Мне всегда казалось, что поэт – некто не от мира сего, образ его телесный – второстепенен, привычки и будни – несущественны, быт его так вообще – ничто и не стоит никакого упоминания.
Зачем мешать небесное с земным? Зачем слышать невнятные звуки, когда можно слушать голос, глас? Зачем отвлекаться на неявные мелькания-мельтешения, если можно трогать, вбирать-вычитывать словесную вязь, а вместе с нею жизни, судьбы, время? Стихи – это видение. Видение – это призма. Призма – это выбор угла к рассматриванию, необходимого и приемлемого только мне, только для меня.
Во мне умирает что-то всякий раз, когда неловкая, довольно критическая (дважды критическая), злая масса обрушивается на нечто стеклянное, на хрупкую эту призму, едва обретшую равновесие, едва сжившуюся с откровением-открытием в себе голоса, способности передавать не стихи, нет, не эти ровные столбики и зарифмованные строки, а – через стихи всю угловатость реальности, неопределённость, мнительность в восприятии мира, собственной какой-то философии, поиска себя и, тем самым, будить, задевать, удивлять, то есть, не оставлять равнодушным в самом чистом и светлом смысле этих слов.
Вот и Виктория со своими стихами видится мне такой призмой – изящной, тонкой, женственной, всё-таки ранимой, всё-таки незащищённой. Она – как раз-таки исключение в моём понимании ибо удивительным образом сочетает в своей поэзии небо и будни, аскетизм и суету, привычки и необыкновенность, высокое с рядовым и понятным – это не вызывает отторжения вопреки всем моим представлениям и убеждениям, потому что прекрасно вписывается в одно понятие, в одно слово, априори не вызывающее недоверия – естественность. Она – естественна, откровенна, глубока, её стихи в точности – такие же. Она может сколько угодно сомневаться в себе, в нас, в слове своём, в поступках своих – это пройдёт, это проходит, это бывает всегда и со всеми, даже когда человек полностью осознаёт своё предназначение, ему свойственно сомневаться, значит, думать, значит, работать на улучшение.
Знакомьтесь, у меня в гостях Виктория Роше, прекрасно осознающая свою миссию.
Я не иду по Времени. Оно Вокруг меня течёт размытой глиной. Я – по колено вкопанная в дно, Готовлюсь вкопанною быть по половину.
Я не иду по Времени. Оно Идет по мне. События и лица Летят навстречу, чтобы за спиной Запомниться? Припомниться? Забыться?
Я не иду по Времени. Оно Меня заносит медленно землею, Чтобы Земля вбрала в себя мой холм, Не поперхнувшись мной, как таковою.
Отплакан март
Отплакан март. Отступорен апрель. Отмаян май. В прихожей мнётся лето. Ты умерла. Пустая канитель Не разрешает мне осмыслить это. Не разрешает успокоиться, поняв, Что надо будет осознать потерю. Но рук твоих в гробу не целовав, Наверно никогда я не поверю, Что сердце вдруг застыло и не бьётся, Что в этот раз разлука насовсем, Что больше из-под пальцев не польётся На клавиши наивный Джо Дассен. Что детство можно списывать в архив (страница «бабушки» зачеркнута крестами). Но глаз твоих ладонью не закрыв, Мне верится, что всё на место встанет. Что будет снова хлеб-рука-река- Голодных уток редкая фиеста Я обещаю больше в «Дурака» Не мухлевать, не гнать 120 с места, Не стричь волос так часто, не курить. Все остальные соблюдать запреты. Безропотно тебе переводить С немецкого, с английского газеты. Ты только будь! Пускай неверье – грех, Но я не верю, будто время лечит. Я щёк твоих губами не согрев, Остаток жизни жду с тобою встречи.
На смерть теннисного мяча
... и продолжают что-то ещё значить Признания в любви: не потому ль, Что мы посредством этой передачи Путем насильным держим на плаву Между ракеток мечущийся мячик, Чтоб плоть его не тронула траву?
Как если бы он был из хрусталя И разорвался тысячью осколков – Чуть видимых: настолько, что земля Не поменяла б цвет, но и настолько, Чтоб память новым пластом оголясь Запомнила такой бы взрыв надолго.
– А так ли это? Может быть игрок, Имея опыт, сможет...? – Нет, не сможет! Но безболезненнее, чем предрёк пророк Мяча страданья. Он упругой кожей Ещё подпрыгнет раз, другой... прыг-скок... ...у сетки – мёртвый... расчленённый – позже... Ах, если б всё могло бы быть похоже На смерть мяча...
До твоей руки...
Любимый, до твоей руки рукою не подать. Мой материк вдруг оказался легче. И чтобы равновесие сдержать – Потяжелело сердце. Как бубенчик В себя принявший унцию свинца: Не бьётся так, как прежде и не может Ни говорить, ни петь. Вот так сердца На бывшие бубенчики похожи.
Что может быть трагичней...
Что может быть трагичней, чем гудки Неотвечающего сутки телефона? Что может быть трусливее руки, Не разрешающей из горла рваться стону?
Как может быть предчувствие таким Необратимо явственным, как если б Приплелся ангел, что тебя хранил, Зажег свечу и долго плакал в кресле...
Я как и ты...
Я как и ты – серебряных колец Люблю причудливые тёмные изгибы. Я как и ты – плету себе венец Из рифм колючих, стихотворной ниве Всё ниже кланяясь в попытке рассмотреть Невидимое с птичьего полёта. Я как и ты – с надеждой верю в смерть, Освобождающую от земного гнёта. Но ты одна! Когда подобных мне, Как слабых оттисков, несчитанные сотни. Осколок зеркала я прячу в глубине – Воспоминания об общей родословной.
Из чайной ложечки...
Из чайной ложечки забвением кормлю Больную растревоженную память. Ни дать, ни взять. И даже не разбавить Тоски моей. Как приравнять к нулю
События. Последствия событий? Изьять из сердца, сердца не изьяв? В разлуке есть существенный изьян – Крадутся из таинственных укрытий
Воспоминания, как дождевые черви, Податливую память бороздя. Бывает сразу насмерть пригвоздят, Бывает медленно изматывают нервы.
Всё та же боль, всё та же злая боль, Под грубо затянувшейся коростой. Узлы рубить сплеча – ничтожно просто. Что делать с памятью? Как этот выйграть бой?
Поэзия – петля
Поэзия – петля. Такой петлёй Охомутать доверчивую выю Не просто честь – от участи такой Не в силах отказаться те живые, Которые предчувствуют, что смерть Не есть забвение, но избранная память Для тех, кто понял, а понявши впредь Искал возможность за собой оставить Пусть неглубокий, пусть нечёткий след, Как от удавленника, срезанного с ветки. Поэзия – петля, а в ней поэт Живей живых, бессмертнее всех смертных.
Я знаю свою миссию
Я знаю свою миссию. С пути Меня не сдвинуть ни стыдом, ни страхом. Мне надо из ажурных слов сплести Для каждого из лебедей рубаху.
Я знаю свою миссию. И плеч Мне не согнёт неверья коромысло. Мне надо речь в нетленное облечь, Не поступаясь ни собой, ни смыслом.
Я знаю свою миссию. А смерть По сути лишний стимул для поэта Жить ради Песни, ради Жизни петь, Черпать стихами вековую Лету.
Лилианна: Здравствуй, Виктория, рада, что ты приняла моё приглашение и тем самым подарила своим читателям редкую возможность прочесть тебя ещё и вне стихов. Знаешь, произношу «Виктория Роше», и помимо строчек из твоих стихотворений, как параллели с твоим именем, возникают слова «блокнот» и «поиск». Поиск строки, конечно же, или себя, или себя в строке. Как тебе такие ассоциации, насколько они верны?
Виктория: Здравствуй, Лилианна. Спасибо за приглашение. Я всегда внимательно слежу за этой рубрикой, и тем более приятно и волнительно самой оказаться в твоей гостиной. Мне нравятся твои ассоциации. Я совсем не против ассоциироваться с такими словами. Особенно с блокнотом. Для меня стихи – это обязательно в блокнот. Причём не во всякий, а определённого вида и формата. Пишу плохим неразборчивым почерком, в старых записях уже ничего не понимаю, но зато на полях записан чей-то номер телефона, нарисован какой-то неизвестный науке цветок, некоторые листы вырваны и черновики подарены адресатам. Но это было бы слишком поверхностной ассоциацией с блокнотом. А я чувствую, что есть и более глубокая. Я всё время задаюсь вопросом – для чего поэзия? Единственное, к чему я пришла с относительной точностью, это то, что взаимоотношения с поэзией у всех очень индивидуальны. Стихи рождаются у нас по разным причинам, записываются разными способами, вызывают разные ощущения во время написания и после него. Поэтому ответ на этот вопрос тоже сугубо личен. Я пишу свой дневник. Я могу записать только то, что было со мной, подумалось мне или приснилось. Боясь забыть, я записываю в блокнот впечатление или вывод, рифмуя его по той же причине, по которой фотография вставляется в рамку. Но тут происходит и обратная связь, я замечаю, что из-за любви к поэзии я стала более наблюдательной, более склонной к проведению аналогий и выстраиванию логических цепочек и что, наверное, самое главное чутче с окружающим и природе. Мне ужасно интересен момент зеркального отражения реального в стихе.
Лилианна: Дожидалась твоего первого ответа со свойственным мне нетерпением, первый, он должен был задать ритм, тон, определить степень доверия даже. Всё ожидаемо неожиданно случилось, в таком духе и продолжаю.
«Я пишу свой дневник – мемуары пчелы» Если не переврала, то, как мне кажется, очень к месту вспомнила строку из твоего стихотворения? Что ж поговорим о дневниках, потому что и я склонна называть многие свои стихи дневниковыми. Формат дневника – что он подразумевает, Вики, помимо того, что способен вместить все внезапные строки? Может быть, некоторую свободу по части стихосложения? Откровенность на грани с расчётом на особое читательское доверие?
Виктория: Ты меня подводишь к каверзному вопросу, Лили. Мне кажется формат дневника не подразумевает читателя в принципе. На мой взгляд, самое сложное это знать, что читатель у тебя есть и не то что бы стараться угодить ему, но пытаться ему соответствовать. Я тешу себя мыслью, что подобной зависимости не имею, но и плачу за это дорогую цену – отсутствие реакции на душевный порыв. Хотя, на самом деле, все это не так. Если стих вызывает реакцию, совсем не обязательно, чтобы я о ней знала, достаточно просто того, что она есть. Стихи живут своей жизнью, отдают и собирают свою дань. Я руководствуюсь только одним принципом – быть максимально правдивой в своей поэзии, это не значит быть правой, но не кривить душой, не писать против шерсти, не быть небрежной, слушать своего внутреннего цензора внимательней, чем цензора внешнего. Я дорожу своими читателями и их чуткостью. Оставаясь в тени, отбрасываемой стихотворением, мы, тем не менее, знаем о существовании друг друга и как бы наблюдаем друг за другом через призму поэзии. Я пишу о своей жизни, не люблю детализировать, но обобщать. Делать личное – общим и знать, что это общее отзывается, резонирует, заставляет прислушиваться кого-то другого – в этом для меня волшебство публичного показа стихотворения. И иногда это волшебство работает, а иногда нет. Но и это, по сути, не страшно, так как изначально стихи всё же пишутся для себя самого и должны в первую очередь удовлетворять самого поэта. Опять же, оговорюсь, что это только мои, достаточно робкие попытки осмыслить происходящее.
Возвращаясь к дневникам. Обнаружив, что можно найти этот баланс бытового/лирического/повседневно/философского (как если бы можно было крошки со стола сдуть, а они бы полетели, как бабочки), я поняла, что другого пути у меня, как у поэта, не будет. Меня очень легко проследить в моих стихах – составить календарь событий. Три года назад меня ошеломило материнство и я до сих пор не могу остановиться – описываю эти, всё ещё не потерявшие новизны, эмоции. Мне хочется или остановить мгновенье, поскольку, оно действительно прекрасно, или хотя бы запечатлеть его. И особенно радостно, что именно эти циклы выбираются из моих дневников и находят свои дороги.
Лилианна: Беседовать с тобой – одно удовольствие, Вики, несколько вопросов мне теперь задавать не нужно (улыбаюсь). До отношений Поэт-Читатель мы ещё доберёмся, а вот что до «публичного показа» (почти дефиле :) здесь как-то неясен момент конструктива, критики, как таковой, или же ряда нюансов, замечаний, которые обычно заставляют смотреть на стихи по-иному. Тебе это не нужно?
Дневники ценны моментностью, состоянием, зафиксированным в деталях на то или иное время, и меня, честно говоря, мало волнует их неряшливость (некрасивое слово) лучше неотточенность, которая достигается потом, при желании, несколькими штрихами, ты пересматриваешь свои дневниковые стихи? Правишь?
Виктория: Поверь мне, the pleasure is all mine. Какие сложные вопросы ты мне задаёшь.
По-моему, ошибочно ставить знак равенства между читателем и критиком, потому что тогда бы вообще было бы не искусство, а вечный экзамен какой-то. Когда я читаю чьё-то стихотворение, которое мне нравится, я не вижу в нём недостатков, иначе оно бы мне не нравилось. Но я вполне допускаю, что другие читатели могут быть внимательнее меня. Конструктивная, дружелюбная, позитивная критика может исходить только от человека, которого сам поэт наделил этим моральным правом судить его стихи. А это зачастую тоже поэты, понимающие, как тонок и чувствителен процесс. И, безусловно, я с радостью прислушиваюсь к советам или замечаниям людей, мнение которых уважаю. Но и тут есть свои нюансы. Столько различных стилей, жанров, школ. Было бы смешно, скажем, заявить художнику-примитивисту о том, что у него всё как-то примитивненько выглядит. То есть стиль критиковать – дело бессмысленное, так как это личный момент. А детали... Иногда, конечно, очень-очень полезно постороннее мнение. И среди наших с тобой общих знакомых есть люди с потрясающе чутким слухом на фальшь, и если они решаются высказать свое мнение, то, как минимум, надо прислушаться. Ну, а иногда есть стихи, относительно которых любой совет, будь он хоть сорок раз правилен – просто не нужен. Но в конечном итоге, надо полагаться на собственный слух. Такие мелочи, как ударения, аритмические сбивки надо устранять самому. Не идти на поводу у формы и рифмы, но придерживаться обеих. Помнить, что хотелось сказать и пытаться делать это в красивой и доступной манере. Поэзия должна быть понятной. И учиться стихосложению, на мой взгляд, лучше самому. Я запомнила строчку твою – «Мне одна религия – поэзия». Запоминается всегда то, с чем легче всего соглашаешься. В моём восприятии я снижаю твой накал, заменяя вызов, на тождество. Но главная мысль, по-моему, остается неизменной. И такое отношение, оно подразумевает под собой прямую связь, от точки А до туманности Андромеды и дальше. И стихи принимают на себя вес молитвы, разговора вне болтовни. Не знаю, насколько убедительно получилось, но и блефовать, говоря, что критику любую приемлю – не могу. И вот буквально сразу же мне попалась цитата из Гёте: «Поправка делает многое, но поддержка делает больше». И сразу становится всё понятно. Как и становится понятно, что я – не Гёте. И плавно перехожу к вопросу о правке стихов. Они для меня все дневниковые, так что обобщая... (Вот знала я, что ты меня об этом спросишь, Ли) я не возвращаюсь к стихам. Я их или заканчиваю или нет. Сама себя недавно спросила, почему не работаю над стихами. И сама себе же ответила, что работаю. Работаю, пока пишу, переделываю, вычёркиваю, стараюсь не идти на слишком уж серьёзные компромиссы. Ищу слова. Причём делаю это как-то мануально, из воздуха каким-то характерным именно для этого понятия движением достаю слово. Наблюдать за этим было бы, наверное, дико. Интересно, кто-нибудь ещё так делает? Учусь использовать как можно меньше проходных или неточных слов. Есть у меня стихотворение одно (не люблю слово стихотворение), не очень плохое. Там слово одно явно со скамьи запасных. Я его когда читаю, это слово всегда забываю, вот и сейчас не вспомню. Тогда поленилась, а сейчас уже поздно, уже живёт оно, пуповина перерезана уже. Пытаюсь об этом помнить теперь и такой ошибки не делать. Знаю за собой, что иногда позволяю проскочить слабой рифме, особенно в детских коротких стихах, вуалирую смыслом, но, наверное, всё же ленюсь. Есть ошибки такие, которые никто не замечает, но я знаю, что они есть. Они как аппендицитные шрамы, не видны, но я про них знаю. С ними мирюсь, но не забываю никогда. Невнимательна к пунктуации. Запятые сыплю, как драконьи зубы, с тире хожу наперевес. В общем как-то так получается, что ошибки не исправляю, но на них учусь. Ничего хорошего, конечно, в этом нет и гордиться нечем. Вот как на духу, всё тебе рассказала.))
Лилианна: «Как на духу» – это по-нашему, по-Гостинному (улыбаюсь) иначе – всё ни к чему. Поэта одновременно и много, и мало в стихах, потому откровенность подобных бесед – канва для дальнейшего принятия-непринятия.
А вот знака равенства между читателем и критиком я никогда не ставила и не поставлю, Вики, я имела ввиду, что, избегая «публичного показа», ты сознательно отказываешься от мнений со стороны, замечаний и споров, где, как известно, иногда рождается истина и ещё, говоря о конструктиве или критическом взгляде, я имею ввиду как раз тонкие и деликатные скальпели-пинцеты грамотных и интеллигентных людей, а не топоры-палицы людей (людей ли?), мягко говоря, неадекватных, цель которых одна – самоутверждение за чужой счёт.
И вот тут мы плавно подобрались к вопросу о положительных и отрицательных моментах пребывания в сети нынешних поэтов. Представь весы, две их чаши «минус»-«плюс», складывай.
Виктория: Не знаю, скажу ли что-либо новое по поводу поэта в сети. Явление, скорее, положительное, чем нет. Предоставляется каждому из нас эдакое место под солнцем, а что мы из него сделаем – зависит только от нас самих. Градации – от цветущего сада до смердящей свалки. И поэт, и не поэт в сети ищет необходимое для себя. Иногда, найдя это, в довесок получает что-то ещё. Тут происходит переоценка ценностей: так ли мне необходимо первое, чтобы терпеть второе. И, тем не менее, мне кажется, что это – естественный выбор для поэтов нынешнего поколения. А где же ещё как не в сети? Поэту нужно, чтобы его читали. А вот кто и как, мне кажется, вопрос второстепенный. И потом, где как не в сети можно отыскать взаимообогащающее общение; единомышленников, способных понять то, что человек не пишущий может и не понять. Словечко «сетература» я не люблю. Всё, что пишется человеком, а также всё, что им читается (дочитывается) лежит в границах его вкуса и пропускается его внутренним цензором. И это и есть литература для каждого отдельно взятого индивидуума. Прежде, чем уйду слишком далеко от вопроса, который, честно говоря, меня не очень вдохновляет, скажу: не вижу плохих аспектов сети; вижу издержки, не стоящие упоминания.
Лилианна: Вопросы разные важны, вопросы разные нужны (переврав всеизвестное).
Вот и славно, я всегда с улыбкой почитываю рассуждения о том, как отвратителен интернет, равно как и отдающие фанатизмом утверждения, что он вскорости заменит добрую часть печатных изданий или же что за ним будущее русской поэзии.
Теперь оставим вопросы глобального характера (улыбаюсь) и попытаемся нарисовать твой, исключительно твой, портрет небольшими штрихами, отвечай, пожалуйста, односложно.
Три слова навскидку о твоём характере? – мнительная, упрямая, интравертная.
Три вещи (предмета каких-то), без которых ты – не ты? – флейта, книги, шоколад.
Женщина, на которую хочется быть похожей? – улучшенный вариант себя.
Книга, с которой ты ни за что не расстанешься? – «Республика ШКИД»
Какие цвета ты не любишь и даже избегаешь их? – коричневый. И почему-то синий.
Качество, ценимое тобою в окружающих? – необидчивость.
То, что тебя пугает? – отсутствие чувства юмора.
Лилианна: Спасибо, Вики, ты, наверное, думаешь, что я забыла спросить тебя о каких-то биографических моментах, нет, я специально начала с вопросов посложнее, с которыми, как мне кажется, ты довольно легко справилась, а вот сейчас давай поговорим о корнях, о ностальгии, о музыке, конечно же...
Расскажи немного, как оказалась там, где теперь живёшь, что и кого оставила на родине своей, как сосуществуют рядом твоя поэзия с твоей музыкой и куда, собственно, больше себя (души, сердца, времени) вкладываешь?
Виктория: Я родилась в городе Ташкенте. За пределы Средней Азии выезжала редко. Родной город любила, но без взаимности. Со стороны мамы, музыкант в третьем поколении. В детстве в мою комнату умудрились впихнуть рояль и пианино. Счёт музыкальных инструментов шёл на десятки, включая всякие банджо, мандолины и цук-флейты. В возрасте 9 лет меня ненавязчивыми подталкиваниями вывели на путь классической музыки. Играю на флейте, окончила консерваторию. Всё своё детство и юность проболталась в консерваторско-оркестровой среде. Эта атмосфера сама по себе заслуживает какого-нибудь литературного формата, повести или рассказа на худой конец. У Дины Рубиной, кстати, одноклассницы и подруги моей мамы, есть рассказы про школу, в которой мы все учились, и, читая их, мне хочется и плакать, и смеяться одновременно. Первая волна стихов была в периоде между 14 и 17 годами. Бросало меня от остро-социальной лирики и эпиграмм до лирики суицидной и подражаний Пушкину. Папа приучил читать – много и разного. Ругался, что перечитываю. Много слушала и играла разной музыки. С 16 лет работала в духовых и симфонических оркестрах.
Несомненно, между музыкой и поэзией есть метафизическая связь. Недаром столько поэтов пришло из музыки или музыкальной семьи. Инструмент способен уловить все мельчайшие настроения, эмоции играющего (поэтому, наверное, ученическая музыка такая скучная) и передать их слушателю. Уже 10 лет я преподаю и получаю огромное удовольствие от того, что некоторые мои студенты вдруг начинают видеть и слышать разницу между звуками и музыкой. Музыка – это чистая эмоция, не нуждающаяся в никаких других атрибутах. Ей не нужен ни холст, ни жест, ни мрамор, ни слово. Она рассчитана только на то, чтобы передавать настроение. Она вне времени и вне пространства, ей нужен только музыкант, чтобы он, как медиум, поймал настроение композитора и передал дальше. Но, возможно, эта же самая невысказанность, нагота эмоции заставляет людей с тягой к литературе, облекать ее в слово. Музыкантские привычки: жить внутри тактовых черт, улавливать ритм, распознавать форму предлагают стих как компромисс. Трактовать музыку можно гораздо более разнообразными способами, чем стихи. На мой взгляд, музыка – самое совершенное из искусств. Но тогда поэзия – уже и не искусство вовсе, а синтез музыки, литературы, математики, философии и ещё чего-то, название чему я дать затрудняюсь. Из этого всего должно следовать, что музыка для меня, это такая нежная-нежная, ласковая заботливая мачеха, которая вырастила меня с раннего детства, и которую я люблю и уважаю безмерно.
Но обратно к биографической справке. В 1997 году я приняла решение оставить родину, с которых мы не сходились в причинах моего на ней пребывания. Мне казалось, что я живу в родном любимом городе, где родились и жили мои родители и в свою очередь их родители, а ей казалось, что я и мне подобные продолжаем колонизировать, уже независимую к тому моменту, страну. Таким казенно-обиженным языком у меня это написалось. Наверное, потому что до сих пор болит. Переехала в Соединенные Штаты Америки, в штат Калифорния. Привезла с собой 4-х томник Набокова и самиздатный на обоях 3-х томник Высоцкого. Никогда не прощу себе, что оставила там толстенную тетрадь стихов своего деда, папиного папы, умершего в таком раннем возрасте, что и дедом называть его странно. Почему оставила, не знаю, наверное, думала, что вернусь. А больше уже ни о чём не жалею. Учу детей говорить по-русски, стараюсь много читать, занимаюсь любимым делом.
Лилианна: Спасибо, Вики. Теперь ещё немного о стихах и о читателях, конечно. Создай портрет твоего идеального Читателя.
Виктория: Идеальный читатель? Наверное, мой ответ будет очень банальным. Любой читатель – идеален, потому что читатель – это роскошь. А относительно роскоши задаваться вопросами – лишнее. Читатель, которому понравилось, запомнилось, прочувствовалось. Который стал моим читателем. Ведь это чувство с первого стиха возникает, как любовь. Никаких особых требований к читателю не имею в надежде на взаимную осторожность в чувствах.
Лилианна: А вот если бы стихотворение было таким маленьким пазлом, скажем, из 9-ти деталек, из чего бы ты его мысленно сложила?
Виктория: Я никогда не думала о стихе с такой строчки зрения. Ну, давай попробуем. Безо всякой претензии на правоту. Сугубо личная формула.
1. Идея должна быть раньше всего остального. 2. Ритм должен соответствовать идее. 3. Рифма обязательна. 4. Метафора должна будить сознание, а не поражать его. 5. Смысл не должен приноситься в жертву ни звукописи, ни аллитерации, ни внутренней рифме, но обогащаться ими. 6. Нужное слово всегда есть. 7. Окончание стиха должно кольцеваться с его началом. 8. Не растягивать и не комкать. 9. Завершение стихотворения должно оправдывать его существование.
Лилианна: А теперь вспомни свои стихи, особенно дорогие тебе, какое из них, как ты сама думаешь, желаешь ли, могло бы стать со временем Тем Самым. Таким что, прочтя его, Читатель сказал бы: да, это она. Это Та Самая Роше. Виктория: Некое алмазное стихотворение, да? Которому удалось чуть-чуть поэтическое пространство процарапать. Я думаю, тебе тоже приходилось сталкиваться с парадоксом, когда отклик находит стихотворение неожиданное, и наоборот – стихотворение, удовлетворяющее тебя, остается вне внимания. Я хочу верить, что мне удастся ещё написать это алмазное стихотворение, равно нравящееся мне и читателям. Но пока... вот стихотворение, которое обрело свою жизнь. Написано оно давно. Смесь вдохновения, наития и веры.
Про Ангела
Ты упал. Тебе больно, и стыдно, и страшно. Взгляд затравлен. Болит рассечённая бровь. Контур крыльев твоих акварельно раскрашен В светло-розовый. Пахнет, как свежая кровь. ** Осторожно, движений не делая резких, Не ступая на перья, помогу тебе встать. На столбе телефонном звездой Вифлиемской Золотится твой нимб. Нам его не достать.
Обопрись на меня. Дохромаем до дома, Прикрывая калечные крылья плащом. Буду мазать их йодом по кромке излома И смотреть, как ты давишься жирным борщом.
Манны нет. Ты привыкнешь, как все привыкают, Из привычек заплаты на память кроя. Там в Раю не встречал ты мою бабу Раю? Неужели прозрела старушка моя?
Выпей рюмку. Так лечатся здешние люди. Я по-бабски щекой обопрусь на кулак. Говорят, что когда-нибудь все мы там будем. Может брат мне твой тоже предложит коньяк. Мы, по сути, всегда в постоянном паденье. Для меня это низ, для тебя это высь. Вы сюда, мы туда – бесконечно движенье Оборотов рулетки диаметром в жизнь.
Лилианна: На этот раз (а я уверена, что мы однажды повторим) достаточно, хотя, очень жаль ставить точку, пусть и не конечную, а между абзацами, даже и не точку, а многоточие, но всё же...
Разреши, Вики, тебя поблагодарить за прекраснейшую беседу, откровенность твою, стиль твой, сложно было отвечать на вопросы? За тобой ещё пожелания, обращения, уточнения, может быть (улыбаюсь), словом, всё, что бы ты хотела ещё добавить.
Виктория: Ницше сказал: «Один ищет акушера для своих мыслей, другой – человека, которому он может помочь разрешиться ими: так возникает добрая беседа».
Сложно ли было отвечать? Сложно, я не всегда довольна своими формулировками. Мысль, витающую в воздухе, оказалось не так просто поймать, хотя до этого казалось, что она полностью принадлежит мне. Спасибо тебе, Лили. Мне редко удается порассуждать о поэзии. Я получила огромное удовольствие.
Если позволишь, я «пользуясь случаем, хочу передать привет». У меня есть мысль о создании интернет-журнала, распространяемого по подписке, не ограниченного ни поэзией, ни вообще литературой. Я призываю к сотрудничеству романтических авантюристов, верящих, что не каждая некоммерческая идея – утопия. Если кого-нибудь заинтересует такая идея, найдите меня.
Ещё раз благодарю тебя, Лилианна.
P.S.
Лилианна: Что же станет поскриптумом к нашей сегодняшней беседе? Я очень надеюсь, что им окажется Ваше желание найти и перечитать многое и многое из того, что не вошло в подборку стихотворений, а практически ничего и не вошло, уж поверьте мне, объять или же наоборот как-то ограничить этим, этим и ещё вот этим поэтический мир Виктории - сложно, в него стоит придумать дверь, я не знаю.., лестницу изобрести, маршрут утвердить...
Преодолев дополнительные препятствия на пути к отправке комментария из Гостиной, спешу уверить Викторию и Лилианну в своём почтении по прочтении их беседы и подборки. Одно стихотворение попалось с любимым Баб-Ёжкиным орешком, "на последний зуб сломать", но она проглотит и переварит, так и быть, как и я. Изощряющаяся за двоих, с любовью, Татьяна Аркадьевна
Девочки,с каким удовольствием я прочитал ваш диалог в поэтической гостинной.Ответы Виктории и вопросы Лилианы напомнили мне строки из Викиного стихо "Что мы посредством этой передачи Путем насильным держим на плаву Между ракеток мечущийся мячик..." Вика ,хотелось бы пожелать тебе всё же твоего алмазного стихотворения и больше стихов-хороших и разных))))
Stolko vsego strannogo i neochen radostnogo, volnitelnogo proizoshlo za poslednie nedeli 2, nu zhizn est zhizn - a vot pochitala novye stihi Viktorii Roshe i eto interviyu - i tak snova horosho, i zhizn prodolzhaetsya i vse esche budet ochen ochen zdorovo :) Spasibo za Iskrennost i Krasotu.
Этот разговор не просто интересен и хорош - он (разговор) интересен и хорош необыкновенно....Той необыкновенностью, которая свойственна повествовательным вопросам Лили и Викиным ответам...Это действительно так...А если еще учесть, что диалог этот перемежался Викиными стихами - то вот и выходит такое ощущение - будто отдохнул, прочистил внутренний слух и поднял боевой дух одновременно. Не знаю как еще получше оъяснить. Но, думаю, вы меня поняли...А еще, рад, что могу просто сказать Виктории: "Доброго времени суток. Читаю Твои стихи. Со многим согласен. Музыку Твоих стихов слышу и понимаю. Не всегда дотягиваю, но уверен, что меня прощаешь". И Вика мне иногда отвечает. А почему, собственно, нет? Этим и хорош интернет, как уже упоминалось выше. И еще....так просто для Вики (вдруг, улыбнется ;-)) Когда-то (ох, и давненько) в начале 90-х на "расплодившихся" книжных рынках смутных Евразийских времен наших купил себе 4-х томник Набокова, черненький такой, Издательство "Правда", 1990. Три тома разошлись как-то по друзьям-знакомым (да я и не в обиде - пусть живут книги-то). Но один (том 1 с литографией г-на Набокова) у меня еще есть....Это я к вопросу о соприкосновении миров, измерений и пониманий друг друга...Хотя бы иногда...
…Знаешь, Лиличка, даже если бы больше ни о чём ты Викторию не спросила, а она ни на что не ответила, кроме ТАКОГО (!!!) ответа на этот твой вопрос: А вот если бы стихотворение было таким маленьким пазлом, скажем, из 9-ти деталек, из чего бы ты его мысленно сложила? Виктория: Я никогда не думала о стихе с такой строчки зрения. Ну, давай попробуем. Безо всякой претензии на правоту. Сугубо личная формула. 1. Идея должна быть раньше всего остального. 2. Ритм должен соответствовать идее. 3. Рифма обязательна. 4. Метафора должна будить сознание, а не поражать его. 5. Смысл не должен приноситься в жертву ни звукописи, ни аллитерации, ни внутренней рифме, но обогощаться ими. 6. Нужное слово всегда есть. 7. Окончание стиха должно кольцеваться с его началом. 8. Не растягивать и не комкать. 9. Завершение стихотворения должно оправдывать его существование... - и то я бы считала, что эта ПГ достойна НАИвысшей читательской похвалы. Потому что её "сугубо личная формула" мною воспринимается почти вровень со скрижалями Моисея. Пишу ПОЧТИ только потому, что в Моисеевых записаны 10 (десять!) заповедей, а здесь их девять (зато ЕСТЬ КУДА расти!). Но то, что это ВЫСОКОэтический, ВЫСОКОэстетический, ВЫСОКОправдивый, ВЫСОКОхудожественный свод единственно-возможных норм ВЫСОКОЙ же Поэзии, кодекс профессиональной и человеческой чести Поэта, для меня - ВНЕСОМНИТЕЛЬНО! И восхитительно своей многозначной лапидарностью, которая свидетельствует о цельности натуры автора, о глубине его мыслительных процессов, об уважении к своему делу, об осознанности его миссии, о Свете его мироощущения. Всё это я с удовольствием говорю вам обеим и, отдельно, Вике с благодарностью за её огромный мир, которым она щедро делится с читателем. С радостью узнала, что прочувствованная мною ранее музыкальность Викиных стихов, небеспочвенна - она (Виктория) рождена в Музыке. Теперь вспоминая роман Дины Рубиной, любимейшего моего автора-современника!, "На солнечной стороне улицы", всегда буду видеть в ташкентском антураже огромные глаза-озёра Вики и слышать её будто на нежной флейте исполненные музыкальные стихи. Спасибо тебе, дорогая Лиличка, за эту гостью. Она, м.б. как никто, ДОСТОЙНА быть перво-юбилейным твоим собеседником. А ещё (не могу не отметить!) - мастерство интервьюера достойно отдельного удовольствия! Вести беседу не только разумом, но и Сердцем, дано не каждому – утверждаю со знанием дела. С пожеланием вам обеим высот Парнаса, Валентина Проскурина.
