» т.XVIII – Геннадий Ермошин «И Господь, наконец, нас прочтёт...»
Не случайно я предложила сегодняшнему гостю дать свои собственные определения таким словам, как — «поэт», «стихотворение», «поэзия», не столько из-за любопытства, сколько из желания потом находить этим определениям подтверждение, листая страницы уже знакомых или новых авторов, но, в первую очередь, конечно же, — самого гостя.
Прежде умения сотворить очередную галактику, прежде жонглирования датами и событиями, ищу в авторе способность заставлять читателя сопереживать, сочувствовать, занимать читательское воображение словесной картиной, целиком и полностью сосредотачивать на себе, на своей лирике — магия образа, ритма, мелодии.
Магия слова и мысли — достигается ли она за счёт уже вложенного (заложенного) дара, таланта, искорки Божьей (как ни назови, всё — одно) или же за счёт кропотливой работы над этими самыми словом и мыслью — не всё ли равно, если эффект от неё един?
Для меня — нет, не всё равно. И это вряд ли пояснишь словами, я только попытаюсь, ибо не имею склонности к философствованиям, но есть в стихотворении душа или только бездушная механика — каким бы ладным и стройным оно ни было, — есть в нём та самая искорка или только сухое целенаправленное стремление написать что-то — чувствую. И автор, приглашённый сегодня в Гостиную, тоже — чувствовал, когда создавал, когда передавал, когда говорил потом об этом со мной и с вами.
Его стихотворения, действительно, — целые миры, сложно не проникнуться и не оставить себе на память образ плачущего лесного колокольчика или не ощутить горький привкус волчьего молока на губах, соответствует ли он своему собственному определению «поэта» — каждый решает сам, я для себя уже решила.
Знакомьтесь, на ноябрьских страницах Verbatim — замечательный человек, доброжелательный собеседник, поэт, автор сайта Поэзия.Ру —
В тени дубрав спасаясь от жары, Калика-инок торит путь окольный. Сомлевшие дремотные дворы Столпились у старинной колокольни.
Не наклониться к зеркалу реки, Не дотянуться до небесной влаги, — Колокола сухие языки На ветерке полощут, как дворняги.
Ребячий смех! В воде ватагой всей, — Их не унять до сумерек вечерних! С «тарзанки» — вниз, распугивать гусей, Что хороши с антоновкой в Сочельник!
Среди берёзок — белые платки Баб деревенских с туесами ягод, А сеновал духмян, но коротки В июне ночи — надышаться б на год!
Пусть не напиться — только пригубить Мёд горьких трав пьянящими глотками, Сходить с ума, и плакать, и любить, И просыпаться рано, с петухами…
Лижут псы окровавленный снег...
Живущим здесь и сейчас, и тем, кто вернётся, и тем, кто не вернётся уже никогда…
Лижут псы окровавленный снег, «Вохры» бьют, суетятся «придурки». Мы пытались прорваться к весне, Как в побег уходящие урки.
Так обманно играла свирель, Будто масленый шут-зазывала. Лжекассандры сулили апрель, Не снимая с лица покрывала.
На миру, что на княжьем пиру, — Казнь красна на макушке майдана. Нам — к зиме приговор, как к костру — Чернокнижнику Бруно Джордано,
Чтоб, сгорая, постичь глубину Звёздным светом наполненной чаши И нести на ладонях весну Верноподданным гражданам нашим…
Жаль, ещё не пробили часы… Как смертельно усталые урки, Спят, уткнувшись в плевки и окурки, Наши души — бродячие псы…
В мой покинутый дом...
в мой покинутый дом ты украдкой приходишь под вечер, в настроеньи кармин со своей снизойдя высоты. в этом доме пустом для тебя зажигаются свечи и пылает камин, и в корзине — живые цветы.
пожелтевший конверт — строчки писем, как песен неспетых, разноцветные сны под стеклом запылённых витрин, слепки мыслей — посмертные маски полночного бреда, холодок тишины, и твоё настроенье кармин.
аромат папирос — приворотного зелья отрава, вернисаж наших встреч — на булавках — стрекоз-мотыльков. память детства – матросские ленточки с надписью «Слава», и грядущая «Вечная память» на лентах венков…
и знакомый овал — светлый образ в зеркальном проёме… к чёрту пряный кармин! мы пьянеем, слова пригубя!.. я ведь тоже бывал в этом призрачном брошенном доме, где погасший камин, и ни весточки нет от тебя.
не моли о любви — мы её только губим мольбами!.. ни заплаканных вежд, ни звонков за тридевять морей... просто благослови — тихо-тихо, одними губами, — лепестками надежд и незапертых присно дверей…
Три шёпота ветра
I
прячу боль в ностальгии по лету, в фуэте опадающих листьев, в умирающих каплях дождя…
в лунном шёпоте ветра, зовущего в звёздность вселенной, чтоб найти тот единственный мир, где простишь и придёшь,
шёпот лунного ветра услышав под утро однажды.
II
если берег реки, выпит воздух до капли, и последний патрон ждёт в стволе у виска, и скорбит Арлекин — мой несыгранный Гамлет, и торопит Харон, и слабеет рука…
ты меня проводи без печали и в белом в белый дым парусов, в белый сумрак луны, где ни снег, ни дожди, ни ордынские стрелы, ни песчинки часов, ни осколки войны,
ни расстрельный конвой — голубые петлицы, ни владимирский шлях — ковыли, ковыли… чтобы над головой — перелётные птицы… мне на лунных полях постели…
III
так хрустально дрожали росинки на слегка потревоженных стеблях трав волшебной купалинской ночи, как слезинки на крыльях ресниц, —
собирала луна-ворожея горький сок приворотного зелья, мёд коварной русалочьей ласки и забвение-воду криниц,
и нечаянно ей околдован, в лунный образ влюблён безнадежно, нежно плакал лесной колокольчик…
Холода (ноябрьские записки)
Сколько можно держать На весу это серое небо, И прозрений нектар Собирать с запоздалой тоски?.. Голь-судьбу ублажать Стопкой Леты и корочкой хлеба?.. Но ползут холода, Как туман с предрассветной реки.
Холода, холода… Вновь скуют и закроют границы… И угрюмый конвой — По этапу метелей и вьюг, Где гудят провода, На лету замерзают синицы... Ну, а сфинксы давно От греха потянулись на юг…
Здесь уже не казнят, Только чаще и чаще хоронят, И не бьют по рукам, — По своим, видно, бить не с руки. Над молчаньем ягнят Что ж архангелы так гайворонят? Лучше б нашим волкам Разъяснили — нельзя за флажки!
Не прибудет полку Князем Игорем… Вещим Олегом… И не я, нетверёз, С казаками — на стрежень в челне… Не меня повлекут По кровавому липкому снегу… Лишь молитвы берёз Пусть хоть чуточку и обо мне.
Время — лекарь-палач… Догорает пора золотая, — Опереточный фарс Столько раз предававшей страны. Ярославна, не плачь. Нас листает Господь, не читая, Ф.И.О., профиль, анфас, Даты жизни и степень вины.
Бланки «Совесть» — пусты. Наши совести — блудные сфинксы. В прах истёрлись слова: Дым отечества… Русь — к топору!.. И волхвам — до звезды Пропадать по дорогам провинций… По Путивлю.уа, Переславлю-Залесскому.ру…
Мы в зиме испокон, Лишь поблазнит весна временами Лёгким взмахом крыла, Но другие края предпочтёт… Только б в сердце — закон, Купол звёздного неба над нами, Да немного тепла, — И Господь, наконец, нас прочтёт…
Динго
...это в дверях бог. (Олег Горшков)
Бегу… На прицеле века… Как будто от стаи динго… По кругу манежа — пони, Берейтора чуя кнут… Бегу, как игла-калека По выщербленной пластинке, От хриплой крутой «Погони» В игристое «Пять минут»…
Из «Yesterday» — в «Money-money», Не слыша гитары Лорки… И крутится диск вселенной Под звёздами шапито… Господь с номерком в кармане Устало сойдёт с галёрки, Как Лир с опустевшей сцены, Забыв получить пальто,
Провидя сквозь лица-маски Взирающих миллионов… Здесь каждый второй — ковёрный, И каждый второй — поэт… Но время — для серой краски. В анклаве хамелеонов Не дай нам дожить до чёрной — Знакомый до боли цвет!
Застынут на Пресне танки... Хлестнёт воспалённым оком По барби и покемонам, По лысинам-животам, Из стылых глубин Лубянки, Сквозь мутные стёкла окон Трясущегося вагона Растерянный Мандельштам…
Сон разума… Остров Моро… Обритые лбы окраин. Низвергнутые кумиры. Истёртые в пыль Слова. Лишь эхо немым укором — Где брат мой, тишайший Каин?.. Но в мёртвых глазницах мира Полынь- прорастёт -трава…
А нужно — огня и крова, Смех в зале, в глазах индиго… Улыбку на лике Бога, Что, наперекор судьбе, Позволит мне в жизни новой Стать гончей... собакой динго… И в звёздной пыли — дорога, Чтоб вечно бежать к тебе.
Волчье молоко
когда планида «никому не верь» — в зените над молчанием овечьим, сквозь кротость ликов проступает зверь, — не вглядывайся в маски человечьи…
и стынет память мёртвым языком… нас — маугли от Дарвина и Брема — судьба питает волчьим молоком, — впрок — Ромулу, но на погибель — Рему…
мы презирали когти и клыки… ночные споры, фонари-аптеки… уж нет иных, другие далеки — австрало-франко-лондоно-питеки…
ведь вбито с детства, насмерть, хоть убей, — побег отсель окупится сторицей… плебей, но в Риме, — больше, чем плебей, а в тундре — и патриций — не патриций.
куда же плыть? — везде по-волчьи выть, и огрызаться русскими словами!.. но так хотелось просто покурить и помолчать с уехавшими вами…
здесь всё, как прежде… — новый моисей, и новые исходы и скрижали… торговец в храме… пьяный фарисей… бомж у метро… весталка на вокзале…
и ничего не жалко для молвы, — картбланш ТВ-пророкам и кассандрам… — буонапартам — пепелищ Москвы, и пепла персеполей — александрам…
опять — не верь, не бойся, не проси! — из теремов — лачугам и острогам, — мол, есть пока на матушке-Руси кому брести с сумою по дорогам…
и попирая этот вавилон крутой и грозной некогда державы, парит телец — кумир и эталон, — и золотой, и хищный, и двуглавый…
но не сочувствуйте издалека, — как, дескать, так у вас могло случиться?.. нам просто недостало молока одной, отдельно бронзовой волчицы…
На лепестках...
На лепестках шиповника души Мне откровений пылких не пиши, И не сходи от губ моих с ума, Когда в ночи за окнами зима…
Когда в ночи метели пелена Крадёт друзей ушедших имена, И письма той, другой, всё холодней… Но ты меня не спрашивай о ней.
Тебе, бессмертной, — ибо так юна — Пока ещё неведома страна — Надежд руины, города потерь, И нетепла-нетронута постель.
Здесь одиночеств горькое вино Испить сполна уставшему дано, И каждый вдох — по дорогой цене, Ведь на войне, мой свет, как на войне.
Репатрианты из страны Зеро, — Я узнаю их в утреннем метро. Они давно живут среди зимы, И знают то, чего не знаем мы.
Здесь есть любовь - простое ремесло, — Игра для тех, кому не повезло, А на часах предательств и измен Всё, как нарочно, время перемен.
Дни-паутинки. Годы-конфетти… И нужно жизнь — не поле — перейти, Прожить, чтобы понять, как коротка… Мгновенье бога… Вечность мотылька…
Прожить, теряя острые шипы, Шлифуясь в серых куколках толпы… Всплывая сквозь хитиновую тьму К крылатому началу своему…
Лететь на Свет, где так белым-бело, Стучаться в небо, хрупкое стекло, И падать — белым снегом на дома… Ведь — здесь, и Там, — за окнами зима…
Ни слова не скажу тебе, прости. До этой боли нужно дорасти… Но в той стране, где столько лет война, Меня спасёшь лишь только ты одна.
Светом звёзд...
Мы с тобою идём по одной земле, Хоть немерено между и лет, и вёрст. Нам так трудно в липучей болотной мгле, Если с детства отравлены светом звёзд…
Соткан сумрак дворов из осенних фраз, Из молитвы предутренней тишины… Мы сюда возвращались с тобой не раз Грузом «двести» с забытой чужой войны,
Соком красных до боли лесных калин, Закордонною птицей — когда весна… Нас устала лепить из дорожных глин, Для смирительных рубищ своих, страна.
И хранителям нынче хранить «за так» — Не с руки…И любить за «спасибо» — бред… И вовек не доплыть до былых Итак, — Тех, других, в этих новых итаках — нет…
И шагаем — по шпалам… и реки — вброд, — Где мосты?.. Под откосами поезда… Но всё дальше и дальше, за горизонт, — Свет в тоннеле — шагреневая звезда.
Лилианна: Геннадий, здравствуйте, рада представившейся возможности поговорить с Вами о стихах, о читателях и обо всём остальном. Начну сегодня с вопроса не о крыльях, а о корнях. Расскажите, пожалуйста, о родных местах, о родине, где Вы начинались, как человек.
Геннадий: Здравствуйте, Лилианна. Простой вроде бы вопрос, но уносит в такие пространственно-временные дали... Не впадая в велеречивость, хотелось бы ответить лаконично — родился, учился. Но тогда — сухо и не очень понятно — что и откуда. Отец служил в Дальней авиации, отсюда — перемена мест. Родиться довелось в Белоруссии, в год ухода Сталина, — это первая моя родина, в чьей земле лежат несколько поколений предков по материнской линии... В нежном ещё возрасте — 3-5 лет — Москва — вторая родина, куда случалось возвращаться раз за разом, год за годом, а после, похоже, навсегда... В 5-6 лет — Волга-матушка, Саратов, точнее, Энгельс. Это время запомнилось смутно — бараки, дощатые заборы, плохо одетые люди, бредущие по своим взрослым и невесёлым делам. Эта аура какой-то всеобщей подавленности и неустроенности так контрастировала с тем, что ощущалось, скажем, в той же Белоруссии, тем более — в Москве (конец пятидесятых). Хотя какой спрос с мальца детсадовского возраста?.. С 6 до 20 лет — военный городок авиаторов далеко по ту сторону Сибири, — Дальний Восток, Амурская область. Там-то всё и начиналось, наверное, по-настоящему. Моя третья родина. Это и незабываемые школьные годы — совершенно удивительный оазис в смысле взаимоотношений — подобие мира Полдня Стругацких... И служба в армии (Приморье граница... и Сахалин... и морские походы.. и много чего, ещё...), где очень быстро пришло понимание уникальности и, увы, неповторимости того самого оазиса. Затем — Московский институт электронной техники в Зеленограде, жизнь и работа в Москве по сию пору... В городе, забирающем тебя целиком, без остатка, и без надежды на освобождение от этих незримых, но таких цепких пут.
Со школьных времён пришлось столько повидать — исколесить почти все материки, сменить столько занятий (от помощника администратора Театра на Таганке в середине 70-х, и разработчика компьютерных систем проектирования в 80-х, до ведущего специалиста в системе Роскосмоса — в 2000-х (о 90-х лучше не вспоминать)... Но в памяти по-прежнему — совершенно фантастическое ночное дальневосточное небо, распахнутое, кристально прозрачное, настолько, что ощущаешь себя летящим среди звёзд.
Лилианна: Честно — дух захватило от рассказа, спасибо, Геннадий, а когда случились самые первые стихи? Что стало поводом, Вы помните?
Геннадий: Повода, пожалуй, не припомню. Наверное, просто хорошее настроение, позитивное, как сейчас любят говорить, мироощущение, способ самовыражения… Началось это в шестом-седьмом классе (1966-67 годы — совпало с появлением в нашем городке первых доступных магнитофонов — Биттлз, Высоцкий — и началом ТВ-вещания в тех краях). Потом продолжилось и в старших классах. Вот пример одного из ранних, ещё детских совсем, как сегодня кажется:
Всадники
(по преданиям — Небесные Всадники охраняли границы Святой Руси)
Наяву, а быть может, во сне, Мне привиделось, как на иконе, — Белый ангел на белом коне С белой сбруей и в белой попоне.
На доспехах сияет звезда, Божий крест украшает одежды, А в руке — золотая узда, Словно солнечный символ надежды.
Скачет он по седым облакам, — Вид его и суров, и тревожен. Светлый меч, угрожая врагам, Достаёт из сверкающих ножен.
А за ним, как в сражении, в ряд, — Все прекрасны, стройны, яснолики, — Белой свиты могучий отряд, Наклонив свои грозные пики.
Мерным эхом летит в синеве Дальний отзвук небесной погони. По невидимой звёздной траве Мчат нездешние дивные кони.
1966 г.
По иным и разным поводам рождались рифмованные строки позже, — в армии, в институте… Но это уже другая история. Хотя об одном, доминирующем, поводе всё же расскажу. Чаще обращался (да и сейчас особенно) к перу и бумаге, чтобы написать что-то для себя, если не находил готовое, созвучное в данный момент, у других, пусть даже известных и любимых поэтов. Интересно, что именно такие стихи впоследствии чаще привлекали внимание читателей и издателей-составителей (перепечатки в сети и сборниках, наивный юношеский плагиат и т.п.).
Лилианна: Довольно интересный повод, Геннадий, он и по сей день действенен?
Геннадий: Да, и сегодня он вполне актуален. И тому есть причины вполне объективные. Вот лишь один из примеров. Читая текущие публикации на литсайтах, замечаешь, как мало тех же стихов, затрагивающих наши насущные российские жизненные вопросы и проблемы. Пусть не напрямую, хотя бы между строк, настроенчески хотя бы. Со временем понимаешь, что Интернет сыграл с тобой дурную шутку, как с пастором Шлагом — воздух свободы, и ожидания напрасны. Ведь и авторы, и собеседники, априори кажущиеся «своими», зачастую отнюдь не «свои» — кто угодно, только не российские граждане, едва сводящие концы с концами, коим просто не до Интернета сегодня, особенно в глубинке. Не хочу бросать камни ни в огород эмигрантов, ни состоятельных господ, и иже с ними, в основном это прекрасные, замечательные люди. Но «страшно далеки они от народа», от его проблем и головных болей… Я затрагиваю эти «непопулярные» темы больше для себя, «в стол», и для знакомых, публикую редко, каждый раз кожей ощущая холодок отчуждения. Гораздо приятнее «обнародовать» стихи романтического свойства… (улыбается)
Лилианна: Я думаю, что любые стихотворения рано или поздно обретают «своего» читателя, через сайты, через публикации, иногда совершенно неожиданно для автора, политика «в стол» всегда неоднозначна, ну, да ладно... Геннадий, а дайте, пожалуйста, собственные определения словам «стихотворение», «поэт», «поэзия»,«лирика».
Геннадий: Об определениях. Попробуем, не растекаясь мысью (то бишь, белкой) по древу. Начнём с поэта. Можно множество определений привести, и каждое по-своему будет верным, и в чём-то спорным тоже. Например, экспромтом: Поэт — обнажённый нерв некоего разумного сообщества, элемент самовыражения ноосферы, индивидуум, способный ощутить, переплавить, выразить, — ярко и лаконично, желательно словами, и желательно всё же в рифму. И ежели достойно оценят благодарные читатели и потомки, то, наверное, поэт. Если не оценят, то, скорее всего, графоман, а может быть, просто хороший человек под настроение выразил свои чувства и мысли, как сумел. И за это спасибо. (улыбается) Разумеется, поэт должен обладать тонкой душевной конституцией, толстокожесть губительна для творчества. Ну, и, конечно, нельзя забывать, — «поэт в России — больше…». Сегодня поэт для меня — это и Олег Горшков, и Игорь Царёв, и Саша Кабанов, и много ещё замечательных имён, и женских тоже… Стихотворение — тот самый продукт поэтического творчества. Поэзия — космос, сотканный из творческих миров поэтов всех времён и народов. Лирика — любимая галактика в этом безграничном космосе.
Лилианна: Замечательно, спасибо, Геннадий. Представьте, что возможно вывести своеобразную формулу стихотворения, то из чего оно состояло бы?
Геннадий: Как же поверить нечто колдовское, извлечённое по наитию из окружающих флюидов мироздания, сухой алгеброй беспристрастного анализа, это всё равно, что препарировать ангела, случайно угодившего в сеть озадаченного птицелова.
Лилианна: Да, я и сама, всякий раз задавая вопросы подобного характера моим гостям, ожидаю: ну, когда же уже отчитают! (улыбаюсь)
Геннадий: Если серьёзно, какие-то мысли по поводу высказать можно. Стихотворение — художественная речь, организованная делением на ритмически соизмеримые отрезки, и прочая, и прочая… Это в словарях. А не заглядывая в них… Сотворённый стих… Когда — мучительно и трудно, когда — на одном дыхании… Когда — получается, когда — в мусорную корзину… Бессонные ночи, или минутное отвлечение от весёлого кутежа?.. У всех по-разному!.. И раз от раза у каждого — тоже по-разному!.. А составляющие — обязательное понимание того, что ты хочешь сказать себе и читателю, серьёзность, не переходящая в пафос, немного юмора и иронии, можно глубоко запрятанных… Поверхностная лёгкость и некие значимые смыслы между строк… И много чего ещё… Это блюдо каждый готовит по своему рецепту. А порой и сам «повар» не осознаёт, «из какого сора» что произрастает, такой вот парадокс!..
Лилианна: От формул к воплощению их. Важна, так называемая, техническая сторона и можно ли со временем «набить руку»? Да, это как бы вопрос о том, можно ли и надо ли учиться писать стихи и что, на Ваш взгляд, ценнее: экспромтность мысли или тщательнейшая работа над нею потом?
Геннадий: Великое множество авторов на Стихи.ру — более 300 000 (!). Значимых — 80? 100? Вряд ли больше… Можно ли «набить руку» всей пишущей братии? Наверное, вряд ли. Хотя некоторые умельцы-компиляторы, настоящие виртуозы, вполне могут пустить пыль в глаза. (улыбается) Тем не менее, учиться всегда полезно. И в этом плане публикации, обсуждения на литсайтах просто незаменимы для накопления бесценного опыта… Одна авторская голова — хорошо, но со стороны всегда виднее. И даже талантливые, «от сохи», авторы росли на глазах, полируемые потоком дружеской критики, склочных нападок, и даже простой комплиментарности. Ведь и в комплиментарных восхвалениях чуткое ухо способно уловить нотки реальной оценки — «получилось-не получилось», и призадуматься… Можно ли научиться писать стихи? Теоретически можно, учат же чему-то в литинститутах. Но без некоего внутреннего огонька, вспыхивающего иногда невыносимо ярко и жарко, наверное, ничего путного получаться не будет. А огонёк этот — ох, как трепетен и неверен, сегодня блеснул чуть, — и нет его, лишь чёрный мёртвый фитилёк и пустота, пустота… Изумительная фраза Михаила нашего Жванецкого, извините за элемент натурализма: «Писáть, как и пúсать, нужно только тогда, когда уже не можешь…» К вопросу об экспромтности или «добыче радия», — что ценнее-важнее? Я больше люблю стихи искромётные, летящие, написанные на одном дыхании… Это ощущается при чтении. Таким стихам не вредят небольшие последующие правки, уточнения… Хорошие экспромтные стихи — всегда большая предварительная работа подсознания. Выплеск на бумагу или в комп — финальное событие, кажущееся неким наитием, диктовкой свыше… Хотя нам ли смертным судить?.. (улыбается) Если мы тщательно перерабатываем некие экспромтные полуфабрикаты, либо вообще мучительно, принудительно, кирпич к кирпичу, строим стих, потому что «надо», пора уже что-то опубликовать, а то давно ничего не было, — часто получается (нехорошее слово, но точное) «тягомотина». Читать и скучно, и не интересно, и т.п. Но и здесь есть исключения — знаю мастеров, чьи стихи, явно не экспромтные, безупречны. Но всё же, всё же…
Лилианна: Спасибо, Геннадий, получаю удовольствие от нашего разговора, вернее, — от Ваших ответов. Комплименты, реплики, критика — самое время поговорить о читателях, о читающих. Ваш Читатель (именно с большой буквы), он какой? Способен ли он на Ваше творчество влиять, нужно ли Вам это? И нужен ли отклик с той стороны?
Геннадий: Мне тоже крайне интересна и Ваша замечательная Поэтическая Гостиная, и наша беседа, Лилианна, вопросы дают повод задуматься. Отвечая Вам, отвечаю и самому себе. Мой Читатель? Он может быть очень разным, так же, как и сам автор. Приведу примеры некоей обратной связи — неожиданных своеобразных откликов на написанное — в разные годы.
Пример 1. Представьте — 1973-й год, Сахалин, армия, «дембель». Традиция — рукописный «дембельский» альбом (фото, интересные цитаты, тексты любимых песен, вырезки из журналов, стихи и т.д.). Стихов подходящих не хватало, на скорую руку набросал несколько в стиле то ли Асадова, то ли дворовых песен, ребята переписали. На том и забылось. Как-то, году в 2006-м, кажется, в поезде, попутчик-«дембель», отслуживший где-то в Поволжье, показал свой «дембельский» альбом. Узнал пару стишков из тех, сахалинских, «подправленных», с ошибками, но вполне идентифицируемых. Спустя 30 лет и 3 года. Виду не подал, но удивлён был весьма.
Пример 2. Сравнительно недавно, несколько лет назад, одна милая девушка другой в чате пишет (случайно наткнулся) — орфография сохранена : «есть еще потрясающий автор – Геннадий Ермошин. его нужно читать целиком. вот задумалась - уж не габен ли, потому как от стихов его я суггестировалась всегда по страшному. вот это, например: …» Привожу не для похвальбы — Боже упаси! — дескать, «потрясающий», (улыбается) но в качестве типичного отклика на лирические стихи, написанные вполне искренне. (Так понравились неожиданные ассоциации, что сохранил в своём архиве.)
Пример 3, 4, 5… Их что-то многовато оказалось, пропустим. Общая идея понятна. Вот ещё, последний. Доработал, дописал один стих, опубликованный ранее. На одной из встреч сетевых авторов подошёл читатель и, уточнив, я ли такой-то, серьёзно попенял за это. Причина — давно, мол, знаем и любим это стихо (и т.д).…, и вдруг изменилось! Не важно, в какую сторону!.. Я отшутился, но сам крепко призадумался — только в тот момент пришло осознание простой вещи — с момента публикации возникает некое «отчуждение» стиха от автора… И об ответственности за публикуемое лишний раз задуматься не грех… «Слово — не воробей…» И это слово начинает свою, самостоятельную жизнь.
Да, отклик Читателя важен и нужен, и влияние через обратную связь — данность, хотим мы этого, или нет. Лилианна: Один автор на мой отклик под стихотворением ответил, что старые и сравнительно давно опубликованные — лишь номинально мои. Вот и Вы теперь о моменте некоторого отчуждения после публикации. А пример Ваш говорит ещё и о внимательном чтении — с такой аудиторией я Вас поздравляю.
Небольшие штрихи к портрету поэта Геннадия Ермошина. Отвечайте односложно, пожалуйста.
Положительные черты Вашего характера: — не тщеславен, не завистлив.
Соответственно, — отрицательные черты: — упрямство.
То, что способно вдохновить: — сильное переживание.
В чём, по-Вашему, счастье: — во взаимопонимании, иногда — в покое.
Что должно произойти (или наоборот не произойти) за минувший день, чтобы Вы сказали — он удался: — успеть сделать всё задуманное.
Качества, ценимые Вами в женщине: — честность, искренность.
То же самое — в мужчине: — порядочность.
Если бы у Вас была возможность обратиться к высшим силам и о чём-то их попросить, то к кому бы Вы обратились и в чём состояла Ваша просьба: — «Перепиши нас начисто, Создатель!..»
Беседа с каким автором Вам была бы интересна (считайте это моей закладкой — на будущее): — Их немало (и беседы случаются): Олег Горшков, Лада Пузыревская, Элла Крылова, Игорь Царёв, Игорь Лукшт… И ещё многие…
Лилианна: Спасибо, рада, что среди имён есть и те, с которыми я уже пообщалась. Приятного чтения! Могу я попросить Вас, Геннадий, разместить что-то из неопубликованного на этой странице? Тема и год написания — на Ваше усмотрение.
Геннадий: Посмотрел, подумал… Либо слишком личное, либо «сыровато»… Масса потерянного — не относился серьёзно примерно до 2000-го года. Вспоминаются то студенческие прибаутки, типа:
Студентов боди охладевшие Несут с экзамена по химии, И их глаза остекленевшие Глядят спокойно в небо синее…
то сатирического плана:
Их улыбки сурьмой нарисованы. В хороводе цветных колпаков Суетятся недобрые клоуны Всё как будто для нас, дураков…
Хотя, вот стих с интересной историей — когда-то давно опубликовал, что-то не понравилось (сам не знаю, что (улыбается)) — удалил почти сразу… Потом и вовсе потерял и забыл. Случайно увидел в перепечатках. На моих страничках его нет, только на одной восстановил. Итак, октябрю вдогонку:
Хранитель мой хранить устал, наверно, Но я вослед любви твоей неверной Прощенье шлю, как талисман от бед. Пусть молодость не терпит возражений, Ей невдомёк, что горечь поражений Куда важнее золота побед,
Что невзначай распахнутый халатик Важнее разбегания галактик, И вечен мир, пока она жива! А наши неприкаянные судьбы Обсудят-пересудят злые судьи — Наветы, Кривотолки и Молва…
Ты помнишь — без пожара пламенея, Блистал октябрь — любимец Гименея, Смех-слёзы, хризантемы и стихи… И где-то в прошлой жизни пропадая, Летит, летит карета золотая… И осень отпускает нам грехи.
Лилианна: Прекрасный подарок в завершение, Геннадий. Благодарна Вам за то, что уделили время моему проекту, за откровенность и подробность, за улыбки и серьёзность. Будьте благополучны и счастливы в жизни ли, в творчестве своём — одинаково полно.
Пожелайте что-нибудь всем, кто прочёл нашу с Вами беседу, своим постоянным читателям.
Геннадий: Спасибо, Лилианна! Взаимная самая искренняя благодарность! Пожелание всем Читателям: Твёрдости духа, светлого мироощущения и взаимной любви!
P.S.
Лилианна: Вот такой он — поэт Геннадий Ермошин. Ироничный, улыбчивый, доброжелательный. Из-за своей нелюбви к смайлам в публикациях «Verbatim» несколько «улыбок» пришлось «спрятать», надеюсь, не в ущерб беседе, которую в очередной раз неумные люди назовут пиаром или — совсем неумные — вспомнят о персонажах Крылова. Но, если постоянные читатели Гостиной просто получат удовольствие, узнают о моём госте что-то новое и интересное, найдут, обретут ещё одного автора для себя и заберут его страницы в закладки или же просто улыбнутся нам в ответ — цель достигнута.
Сам по себе живешь, но ты из поколенья трагических шутов, дышавших невпопад с эпохой. Всё торчит колпак закабаленья на темени твоём, всё просятся в приват подсобок, чердаков и коммунальных кухонь насущные слова, как будто бы вот-вот очнется ото сна могущественный Ктулху, и всех, кто в колпаках, под свой колпак возьмёт.
Но будешь и тогда, дурак непоправимый, жить с миром вразнобой, бубенчиком бренча, пока в литавры бьют во славу и во имя усердные рабы, плодящие рабчат. Но будешь и тогда… Глагол, как пуля, послан во тьму, и оживёт зияющая тьма, сквозящей пустотой в лицо дыша, а после в разбуженных глазах разверзнется зима.
Что век твой? – зверь тщеты, тоска о невозможном, но как ни разрослись полынь и лебеда, спасибо всем табу, границам и таможням за сладостную суть запретного плода, за жалость к мертвецу, что был живых живее, и ненависть к нему, за ярость и за стыд. Ещё от всех шутов, конечно, Москвошвею особенный респект за клоунский прикид.
Скудна твоя лоза, почти все гроздья страха и гнева ты собрал, но послевкусье длишь. И всё ж, хвала и честь собесу и госстраху за их науку жить и полагаться лишь на Бога и себя, за то, что хватит духу на ярмарке тщеты быть голью шебутной. Так будь благословен и ты, проклятый Ктулху, за общий хула-хуп и жажду быть собой.
Чем явственней зима, тем проще улыбаться, заглядывая в тьму, чьи дебри глубоки. Вовсю идёт призыв поэтов и паяцев под зов нездешних труб в бессрочные полки. Повсюду снег да снег, его здесь по колено, и кем-то стёрта грань меж небом и землей. И белой пылью прочь уносит поколенье тех, чьи глаза полны покоем и зимой.
Стихи гипнотические. На СТИХИ.РУ нашла большую подборку, затягивает так, что теряешь почву под ногами. Будто миры Геннадия становятся моими, глубоко личными. Спасибо Вашей страничке за удивительное знакомство.
Ходишь по сети в поисках стихов хороших, не найти. А тут - отличные стихи. Почему нормальные авторы неизвестны? Непонятно. Спасибо за страничку. Мне близко.
Ощущение тепла и уюта - каждый раз, когда заглядываю в эту удивительную Гостиную, за что ещё раз хочется поблагодарить замечательную хозяйку. Спасибо, Ли! И спасибо всем зашедшим на огонёк - за сопереживание и добрые слова, и просто за внимание к этим строкам.
