Я часто размышляю о том, что стихи удлиняют жизнь своему автору в первую очередь; думаю, что этот автор со мной согласился бы, что стихи – такие же запечатлённые мгновения жизни, своеобразные носители информации, как и фотографии, диапозитивы, аудио и видеозаписи, при всём при том они – гораздо объёмнее и душевнее, проникающие свойства поэтических строк гораздо выше, глубже, точнее, музыка их – бессмертна, а отзвуки – бесконечны и запредельны...
Вот и звучат эти строки во мне, всякий раз, когда я захожу на его страницы:
«...лишь по страницам маленького тома
ещё метаться будет жизнь моя...»
– и никак этот «маленький том», пусть и перевязанный чёрной креповой лентой, не мог не оказаться на моей полке, так же, как и я не могла не поделиться с вами творчеством Виктора Гаврилина (http://stihi.ru/avtor/vpgavrilin) – слишком русские, невероятно сильные, весомые строки его так естественны в своей поэтической природе и так красивы в своей откровенности и простоте, что вряд ли ваши читательские сердца не откликнутся, не откроются навстречу...
Простите мне моё сегодняшнее немногословие, пусть говорят стихи...
Легка и беспечальна грусть...
Легка и беспечальна грусть
у летнего ненастья.
И ветер пусть, и ливни пусть,
но окна в доме – настежь.
Укропом пахнут сквозняки
и вымокшей рогожей.
Мы как-то бережно близки
порою непогожей.
Уйдём из дома на крыльцо,
где сумрачно и пусто.
Твоё прохладное лицо
мне улыбнётся грустно.
А ночью будет слышно нам
сквозь лепет монотонный,
как лупит дождь по лопухам,
по лопухам картонным.
Не о звёзды душа искололась...
Не о звёзды душа искололась,
и живу, высоты не кляня.
Слышу свой улетающий голос –
тот, который счастливей меня.
О решительность слова и звука!
Я не буду уже тишиной.
Стала песней высокая мука,
а другая осталась со мной.
Это ей, как терпению, длиться
и не зваться никак. Но всегда
над молчаньем является птица,
над печалью восходит звезда.
В дряблой зелени вспыхнули гроздья рябины...
В дряблой зелени вспыхнули гроздья рябины,
словно ветром раздутые кучки углей.
Я вдыхаю опять запах вымокшей глины
и грибной аромат отдалённых аллей.
Этой ночью шёл дождь не по-летнему кротко,
не решаясь стучаться в уснувший мой дом,
и сквозь сон мне мерещилось, что под окном,
как к приезду гостей всё шипит сковородка.
Это август. С заплатами жёлтого цвета
плодородья растрёпанное божество.
Хмель минувшей весны и прожорливость лета
отразились в тяжёлой осанке его.
Он меня переполнил. Замучил оскомой
от анисовок алых, агатовых слив
и печали о той, что из этого дома
навсегда укатила, «пока» обронив.
Только всё, что за лето в груди накипело, –
то ли счастье сезонное, то ли напасть? –
отлегает от сердца и яблоком спелым
в августовские травы готово упасть.
Вновь из небесных пустынь занесённый...
Вновь из небесных пустынь занесённый,
вялый, как шар, испускающий дух,
звоном кузнечиков полдень пронзённый
падает в память, ложится на слух.
Рыбы застыли в недвижимых реках.
Луг запылившийся прахом пропах.
Мумия пения, высохший стрекот –
спишь ли – стоит, не смолкая, в ушах.
Чудо ль, что день усыпительно долог?
В мысли медлительной долог и миг.
Воздух заснул. Не колышется полог.
Медленность – вечности смертный двойник.
Жизнь, ты сейчас не летишь, а витаешь,
и рассыпаешься средь тишины
в звоне кузнечиков, и не считаешь
сроки – не нами они сочтены.
Наверно, так со многими бывает...
Наверно, так со многими бывает,
когда годам примерно к тридцати
в нас выдуманный гений умирает,
и холодок рождается в груди.
Но мы живём, и зарастает плотью
та брешь, та нежилая пустота,
где не сбывалась и кусала локти
задиристая юная мечта.
Уста младенца дар теряли вещий,
и торопливый дух говоруна
нас покидал, и обретали вещи
простые и земные имена.
Не небеса, а небо над тобою,
и не достать рукою до звезды,
и обретает явные черты
всё то, что называется судьбою.
Угомонитесь, памяти цикады...
Угомонитесь, памяти цикады
и щебет слов! Пора оскудевать,
как дереву во время листопада...
Ронять листву - не душу раздевать.
Пора редеть солнцелюбивой сени
и проявляться, видимой насквозь,
чтоб этот свет, сощуренный осенний,
мне разглядеть получше довелось.
Осевший мир срывает покрывало
былых избытков, словно бы в ответ,
что на веку всего бывает мало,
опричь того, что там, за гранью лет.
И все усилья мысли бесполезны
сквозь жизни ненасытные черты
понять достаток предстоящей бездны
и полноту недвижной пустоты.
Октябрь жестокий. Так и пить не бросить...
Октябрь жестокий. Так и пить не бросить
хмель увяданий, эти посошки.
Чем дни теплее, тем длиннее осень...
Как медленны прощанья и горьки!
Боясь гостей обидеть, понемногу
уже в глубинах где-то гасят свет.
А мы пьяны. Куда таким в дорогу!
И дом застолья всё ещё согрет.
И дальше листья жёлтые не вянут,
не опадают мумии цветов
и не волнуют, только душу тянут.
И высохли гербарии садов.
И золотые по исподу полдни
чуть ворошат свой карнавальный сор
и так стоят, что шепчутся «запомни»,
как что-то ждут и всё тебе в укор!
Ты позвонишь – меня не будет дома...
Ты позвонишь – меня не будет дома.
Какая чушь: нигде не буду я,
лишь по страницам маленького тома
ещё метаться будет жизнь моя.
Я там честней, значительней и выше.
Меня впервые не за что корить.
Но нет меня – я потихоньку вышел
бессонной ночью в вечность покурить.
А здесь можно кое-что послушать:
Авторское чтение
Знакомьтесь, уважаемые читатели, сегодня в нашей Гостиной верная соратница по жизни и супруга Виктора – Нина Гаврилина.
Лилианна:
Здравствуйте, Нина, для начала хочу Вас поблагодарить за то, что поддержали мою идею и пришли к нам в гости; сложно, конечно, теперь употреблять слово «был» по отношению к Виктору, однако, у нас «есть», есть и будут его стихи, всегда, в первую очередь благодаря Вам, хранительнице Слова Виктора Гаврилина.
Говорят, что о поэте всё рассказывают его стихи, я согласна с этим, однако, очень хотела бы, что бы Вы, Нина, добавили несколько штрихов к стихопортрету...
Скажите, Нина, как относился Виктор к тому, что его называли поэтом? Сам он считал себя таковым? Легко ли писал и какая атмосфера нужна была ему для стихотворчества?
Нина:
Конечно, Виктор знал, что он поэт. Это не было его профессией, это – его было его предназначением, смыслом существования.
В одном из стихотворений он пишет:
... Не угрюмство, а печаль о светлом,
обо всём, несущемся сквозь нас,
заставляло меня быть поэтом...
Легко ли он писал стихи? Не могу сказать, как именно к нему приходили его строки, что давало силу и притягательность его слову, какой свет.
Этого не узнает уже никто.
Можно только строить догадки. Но писал он быстро. Мне кажется, когда он садился писать стихотворение, оно у него было уже готово, оставалось только записать. Я уходила на работу, он оставался у окна с чистым листом. Когда я приходила, стихотворение было уже написано. Почти без поправок. Виктору на самом деле трудно было писать физически, пальцы не чувствовали фломастера, которым он записывал.
Труд его был подобен труду каменотёса – пот градом со лба. Трудно было разобрать написанное, и пока он не забыл, я сверху надписывала своим почерком. Затем печатала.
Для его работы над стихом ему нужно было одиночество и хорошая классическая музыка.
Лилианна:
Я бы добавила теперь, что физические сложности он уравновешивал лёгкостью поэтической мысли... Всегда замечала и замечаю, что в лирике Виктора очень много параллелей с природой, окружающим миром, он легко и естественно окружал свою философию полновесными картинами, виртуозно творил, порой, словно наносил на холст стихотворения точнейшие и тончайшие мысли-мазки, было ли у него любимое место на этой планете? Часто ли доводилось там бывать? Если несложно, Нина, процитируйте что-нибудь любимое и Вами, и Виктором об этом самом месте?
Нина:
В детстве Виктору вместе с родителями (отец – кадровый офицер с довоенной поры) приходилось часто переезжать с места на место.
Когда жили в Петрозаводске, Виктор полюбил Карелию, этот благословенный край, его озёра, сосны, часто уходил в дальние походы по тайге.
Именно об этом крае он в 16 лет написал стихотворение, которое в 1965 году было опубликовано в «Комсомольской правде» и с которого началась его литературная биография и официальный профессиональный стаж, как литератора.
После случившегося с ним несчастья и полученной тяжёлой травмы позвоночника он постоянно жил в городе Солнечногорске. Окружающий мир был ограничен для него окном. Но из этого окна он видел больше, нежели иные люди, которые в поисках новых приключений и красот путешествовали по свету. Перед окном росла и до сих пор растёт вишня, весной белая от цвета, осенью – золотая.
... На спалённой земле, на сплошном пепелище
средь обугленных осенью чёрных дерев
лишь одна в золотом ты стоишь, моя вишня,
перезябших синиц под сияньем согрев.
Наш дом стоит на берегу озера Сенеж, жемчужины Подмосковья. Из окна виден залив, лодки с парусом и рыбаками, Виктор наблюдал, как садится солнце, освещая своими закатными лучами воду.
... Над заливом закатное солнце,
низовые туманы с утра...
И душа в тишине встрепенётся,
словно завтра прощаться пора.
Любимое место на земле у него – это Россия. «Я Россией крещён» – есть у него такая строка в одном из стихотворений.
... И в рассветные сини
поезд выдавит крик,
и подступит Россия,
словно ком под кадык.
Лилианна:
Спасибо за цитаты, Нина... Я знаю, что Виктор был самокритичен, были ли Вы его критиком? Считал ли он критиками читателей? С какими чувствами ждал откликов и ждал ли? Вот этот круговорот эмоций: от Поэта к Читателю, от Читателя - Поэту имел место в творчестве Виктора? Становились ли читательские отклики основой для будущего стиха?
Нина:
У Виктора были хорошие наставники и учителя – поэты старшего поколения Александр Балин, Николай Старшинов, Марк Соболь. Они учили его отвечать за каждое написанное слово, за каждую запятую. Поэтому в раннем периоде творчества Виктор тщательно работал с текстом.
У него есть стихотворение «В больнице», написанное в 70-е годы:
... Я чай заварю и на мятых листах
писать буду, правя в три яруса,
банальные строчки о сладких губах,
о жизни прекрасной и яростной.
В последнее время он почти не правил своих стихов. Строчки приходили уже готовыми и занимали положенное им место.
Была ли я его критиком? Иногда, и он всегда прислушивался к моему мнению.
Ему было, конечно же, не безразлично, как оценивают его стихи читатели, в частности, и в Интернете. Но отзывы были всегда доброжелательными, и это его радовало. В свою очередь, он радовался каждому хорошему стихотворению, которое попадалось ему, у него не было никогда зависти, ревности, только радость и гордость за своего пишущего собрата.
Сам же Виктор, действительно, очень самокритично относился к своему творчеству и иногда мечтательно говорил: «Эх, написать бы какое-нибудь хорошее стихотворение!»
Лилианна:
Листая его странички, нельзя не заметить, что особое место в лирике Виктора отведено любимой женщине – Вам, Нина, поделитесь, случалось ли у Вас нечто совместное? Что-то, где Ваши творческие идеи сталкивались с идеями Виктора и что на самом деле из этого получалось?
Нина:
Мне очень близко творчество Виктора, его мировоззрение.
Я исповедую ту же жизненную философию, что и он. И, наверно, не случайно, я написала цикл романсов на его стихи, выпустила диск «Свет мой вечерний». Романсы можно послушать в Интернете, ссылка на них на авторской странице Виктора Гаврилина (http://www.stihophone.ru/users.php?user=ngavrilina)
Лилианна:
Хотелось бы направить и ориентировать читателя настолько, насколько это возможно; Нина, скажите, есть ли где-нибудь в продаже сборники стихотворений Виктора, если да, то как их может приобрести обычный читатель, который прочтёт нашу с Вами беседу?
Нина:
В советское время у Виктора не было проблем с распространением книг – эту обязанность брало на себя издательство. Книги расходились по всей стране. Письма Виктору приходили из многих городов, с БАМа, оттуда писали, что он стал их любимым поэтом. Сейчас с этим большие трудности.
Но благодаря Софье Иосилевич, которая недавно организовала и провела литературный вечер в зале книжного магазина «Умные книги», этот магазин взял на продажу несколько десятков книг Виктора Гаврилина.
Книги Виктора Гаврилина «ДОЛ», «ОСЯЗАНИЕ СЕЗОНОВ», «ДЫХАНИЕ УХОДА», «НЕОБРАТИМОСТЬ» можно приобрести в книжном магазине «PRIMUS VERSUS – Умные книги» (ул. Покровка 27 стр. 1).
Как проехать: Станция метро «Китай-город», выход в город к улице Маросейка (по переходу направо до конца, направо вверх по лестнице). Проехать на троллейбусе 25, 45 до остановки «Покровские ворота» (2-ая остановка) и перейти через дорогу. Далее идти по улице Покровка по ходу троллейбуса. После дома 25 войти в арку с вывеской Атон. 2-ая дверь.
Блиц-опрос:
Любимые поэты? – Блок, Пастернак.
Любимая книга? – Словарь Брокгауза и Ефрона.
Любимое время года? – Осень.
Чаще остальных повторяемая им поговорка (фраза, афоризм)? – Виктор не любил повторений, не любил повторять чужие мысли. Он всегда был неожиданно разным.
Что было для него счастьем? – Поскольку Виктор всегда находился на грани, для него счастьем было просто жить. И, конечно, писать стихи.
Нина:
Совсем недавно, я прочитала в журнале «Юность» статью поэта Андрея Шацкова, где он пишет и о Викторе. Для меня это был сюрприз. Привожу отрывок: «Говорят, когда уходит гений – мир содрогается. Виктор не был гением в полном смысле этого слова. Он был просто замечательным русским поэтом, с 16-летнего возраста прикованным к инвалидной коляске жесточайшим диагнозом – перелом позвоночника. Но он продолжал творить, всей своей жизнью, всеми своими стихами утверждая истину, что «поэт в России больше, чем поэт». Само его нелёгкое существование служило тихим упрёком толпам здоровых графоманов, осаждающих редакции и мусорящих в Интернете.
Мир не содрогнулся... Он просто перевёл стрелки в день похорон Виктора на час вперёд, устремившись в светлое будущее без асеевских «светлых словес», а поэтическое пространство сморщилось ещё больше, как шагреневая кожа».
Лилианна:
Нина, пожелайте, пожалуйста, что-нибудь, обратитесь к незнакомцам, к друзьям, ко всем, кто читал, читает, кто обязательно будет читать и это интервью, и стихи Виктора.
Нина:
Дорогие друзья! Кому доведётся читать стихи Виктора Гаврилина, попытайтесь проникнуть в сложный внутренний мир его стихов, в их неповторимость с щемящей светлой грустью. Я рада за Вас, потому что Вы соприкоснётесь с высокой поэзией.
Счастья Вам, удачи в жизни и творчестве.
А Вас, Лилианна, я от души благодарю за тот интересный разговор, что у нас получился. Мне было у Вас уютно.
Ваша Н. Гаврилина.
Лилианна:
И напоследок подарите нам, читателям, неопубликованное ранее стихотворение.
Нина:
Стихотворение, написанное в 2008г.
Как я тяжкую мысль облегчу
от прозренья немого?
Перед образом ставлю свечу...
Не оставь меня, слово!
Не для юных теперь уже дев,
не для гордости пущей
не покинь меня, звонкий напев,
весь к вниманью зовущий.
О, томление знанья, побудь –
расквитайся со мною
подчистую! Пускай моя грудь
станет хладно пустою.
И без боли последняя нить
оборвётся, живая...
Ничего я с собой уносить
в темноту не желаю.
Виктор Гаврилин
21.12.1947г. – 26.03.2009г.
Лилианна:
Благодарим Вас, Нина, желаем мужества, терпения, здоровья...
Пусть книги Виктора попадают в самые добрые и искренние руки, его стихотворения откликаются в самых светлых сердцах, пусть и дальше жизнь его мечется беспокойным мотыльком по белым книжным страницам...
© «Verbatim» (Поэтическая Гостиная), Сентябрь, 2009
|
