.. Стихи Мариян невозможно читать бегло — они увлекают, уводят за собой туда, где слышатся гортанные трубные и пронзительные струнные звуки, извлекаемые, безусловно, виртуозами, полагающимися на слух и небо, а не на нотные листы. Туда, где краски точны, сочны и не разменяны на размытые полутона и оттенки. Туда, где гордость духа и душевная щедрость — одно неделимое. Туда, где у всего есть эхо — долгое, горное, чаще — горькое, чем весёлое.
Прочтя, можно молчать скорбно или молчать почтительно, можно сглатывать комок или плакать, не стесняясь собственного желания. Можно искать какие-то слова в ответ и восхищаться, но как же жалок и робок голос одного камня, брошенного вслед только что отгремевшей каменной лавине. .. Тенью лица штриховали, шрамы вывели свинцом, Камни тени провожали, свет хранили чабрецом, Небо — в белом, землю — в белом нарисуй опять, Нико, Миг раздумий станет белым, как парное молоко. — Читая, вдруг замечаешь, что — поёшь, не зная ни слов, ни мелодии, поёшь, просто следуя за строкой, поёшь и понимаешь, что эти яркие цвета — вопреки всему тусклому и невнятному. Эта радость — вопреки грусти и несчастью. Эта песенность — вопреки молчанию и одиночеству.
«Какая алая печаль в застольном роге расплескалась!» — и вновь взмывают ввысь невесомые руки с послушным и чутким бубном, чьим ударам внимаешь ты, внимают солнце, небо, горы — «пой, Нико, и пей до дна».
На июльских страницах «Verbatim» — поэт Мариян Шейхова и её стихотворения из цикла «Николо Пиросмани».
Щекой к щеке два персика на блюде, разгульный рог по кругу брызжет алым — Я готов тебя пить, кахетинское солнце, плыви! Освежающий дождь из зелёного лука, редиска — как связка кораллов, И ликующий свет виноградных напевов в крови.
Чуреки полумесяцем на блюде, плывёт хоралом рог, искрятся рыбы, Кахетинские реки прольются в застолье дождём. На ореховых листьях мацони, сулугуни, унаби — Вновь Саркиз наливает вино над победным, как охра, жнивьём.
Молочник, жестянщик и дворник, Крестьянин, духанщик и шорник — А-я-я, А-я-я, оооооо Лучший кутила — кинто.
Баранина, припудренная перцем, под барбарисом празднично дымится, Щекочет ноздри воздух песнопений, мастеровые знают ремесло. Назначим встречу на земле — плывут подносы вереницей, В твои владения, художник, нас дивной кистью занесло.
Сапожник, угольщик, возница, Маляр, лудильщик и певица — А-я-я, А-я-я оооооо сытым не ходит никто.
*** Пирамида сыров в помидорной осаде, как столетье, грозится распадом, В кахетинские травы осенние листья летят. Светлый угол в подвале сниму, а пока разделю солнце с братом, Над щекастой тоской зурначей опьянённые птицы кружат.
У лисицы — нора и у птицы — гнездо, У косули — родник, у Тифлиса — Нико. Грациозно верблюды бубенцами звенят, Мясники на майдане обнимают ягнят.
Истекает бурдюк хлебосольем и форель в серебре нежно тонет, Кукурузной лепёшкой луна заглянула в чужое окно. Маляра не искали, батоно? Солнце сходит в пустые ладони, Чтобы чёрное небо печали превратить в золотое руно.
Онемели уста и глаза широко распахнулись, Над вершинами гор на прогулку выходит Олень. Донна Анна права — пусть всегда возвращается Улисс, Ибо к ночи на встречу спускается день, Ибо белым хранит трава одолень, Ибо сходятся руки за тостом в кругу, Ибо белое утро в ночи стерегу, Ибо озеро спит на росистой траве, Ибо песня моя о тебе, о тебе…
Прощание с оленем
Прохладу белого с синим ловит зигзаг коромысла, Солнце распишет лучами сорванный с неба день. Нет в оперении тайны, в тени нет спящего смысла, Шею земных желаний к водам склоняет олень.
Снова кормилица в белом Держит кулич пасхальный, Вырос ягнёнок спелым И уронил дыханье
Копья охоты безглазой гриву травы догоняют, Замер на линии слуха в небо летящий тур, Лани недремлющим ухом русло реки укоряют, Мальчик взмахнет хворостиной, жёлтым заплачет чонгур.
Руку ищи на сердце, Белым земля ответит. Мальчик откроет дверцу, Всадника встретят дети
Выбежит пёс навстречу, мальчик откроет калитку, Чёрный пунктир дороги листает ржавчину сур. Смотрит олень удивленно, как уплывает рыбка, Млечным путём уходит в звёздное поле тур.
Снова женщина в белом Вскинет над полем руки, Станет младенец телом, Чтобы уйти от разлуки.
Восхождение
Вереница белых звуков в рог охотничий трубит, Тур в горах, лисица в поле, а в ладонях птица спит. Восхождение дымится, рог ветвится до небес, Между пнями бродит пьяно голубой, как утро, лес.
Дом без кровли, конь без сбруи, Пой, Нико, и пей до дна, Утро льёт в ладони струи Пенной прыти молока.
Ветерком трава играет, перекатываясь всласть, Две косули в поле тают, воды сбрасывает снасть, Бьёт серебряная рыба воздух росписью хвоста, По воде рыбак шагает, улыбаясь неспроста.
Ночь без дня, а день без ночи, Пой, Нико, и пей до дна. Краски с неба льются звонче Алой повести вина.
Непричёсанное солнце львёнком нежится во сне, Ломтик дыни прячет нежность у оленя на спине, Сбросят краски покрывала, схвачен заяц синевой, По отрогам Авлабара бродит мальчик сам не свой
Дом без кровли, ночь без дома, Пой, Нико, и пей до дна. Жизнь — предсмертная истома, Смерть — рожденье и судьба.
Мимо белого духана
Мимо белого духана мчатся кони, как во сне, Вечер в небе полыхает, словно ягода в вине, И деревья озорные гнутся гибко, как лоза, У кутил усы шальные и суровые глаза.
О чём споёт им Маргарита, взлетая в белом над землей? Что не случилось — то забыто, что было — хлынуло волной. Прими блаженство неземное поляной белых роз к ногам, Рисую красками, как жизнью, чтоб возвратить её богам.
Блики жёлтого скольженья, взлёт над зеленью холма, Чёрным высится возница, в тень упрятаны дома. У кутил серьёзны лица — сердце держат на замке, Руки вскинет Маргарита, словно птица, в кабаке.
О чём поёт им Маргарита? Бровь полумесяцем летит, Земля букетами укрыта, а кисть ласкает и горит... Прощай, неведомый художник, луна взметнулась нотой «си», Шарманщик, горести виновник, у песни слова не проси.
…Мимо белого духана мчатся кони, как во сне, Бредят руки кистью белой, красной плачут о вине... Мрак подвала, пол холодный, груда битых кирпичей, Вздох последний... крошку хлеба... никому... никто... ничей....
Янтарный шарик на запястье, и в стайке жёлтых птиц — лицо, У белых роз — права на счастье, у невозможности — кольцо. Не пой о прошлом, Маргарита, в ладони пряча лепестки, Душа прощению открыта, но нет спасенья от тоски...
Он только во сне золотистый
Он только во сне золотистый — три птицы кружатся над ним, Трава изумрудным батистом скользит, словно сказочный грим. Мой тёзка, Жираф цветоносный, Весь в пчелах, в занозистых осах — Он только во сне золотистый — три птицы кружатся над ним.
А явь колыхалась травою и синью небес растеклась, Волнистой, как воздух, тропою, забытой, как кроткая бязь. Мой тёзка, Жираф чёрно-белый, Пятнисто-напуганным телом Серпами зрачков оробело Навстречу шагнул корабельно, А явь колыхнулась травою и синью небес растеклась.
А чёрное — было, и белое есть, и солнце мне больше не снится, Послал мне художник далёкую весть, простую, как платье из ситца, И грация зверя качнулась углом, И быть ему явью, и быть ему сном, В изгибе хвоста улыбался питон, И шейная боль обвивала винтом, И в яблоке глаза дрожащий затон Округло роняет ресничный бутон...
Нет у ответа вопросов. Здравствуй, Жираф золотистый, Бархат спины пятнистой тронет рука моя — пристань Яви и сна Кисти.
Пир вселенский
Медно-жёлтая земля трубным звуком в бой зовёт — Эркемали, оглянись. Цепь хозяина крепка, рог крутой по небу бьёт — Пой, Тифлис. Бой баранов — пир вселенский, зуд в подпиленных рогах, Откормили, опоили — барабаны выбьют страх
На лугу овечка бродит, За собой ягнёнка водит, Первой травкой машет высь: Эркемали, оглянись
Чёрный глаз барана ярче Алой удали толпы, (Эркемали, отзовись!) Бьются лбы, теснятся рьяно В дикой ярости мольбы, (Эркемали, сторонись!) На арене — бой баранов, бьёт хозяин чужака, Цепь свободна для удара, кровь темней у вожака.
*** На лугу овечек в белом Ночь упрятать не сумела. У потехи — долгий час, Время прячет красный глаз. Спят пасхальные ягнята, Ночь раскаяньем объята. Бой баранов — гнёт рогов, Ночь и утро — кровь и кров, Кров и кровь, Старь и новь…
Чёрный лев
Под кроной ореховых листьев ныряет обманчивый свет, Чей ангел на кончике кисти взлетает над горечью бед? Мир прост, как цветение сада; пригублена будет до дна И юная боль винограда, и алая старость вина.
Я чёрному льву отворяю высокое небо вдали, Отворяю, Семь небес ожидают его над багровым прощаньем земли, Ожидают, Жаркой кистью хвоста покоряет он мир, Покоряет, Отчего же он смотрит с наивной печалью И снова прощает?
Свет струится, горит и мерцает, взбегает над повестью лет, Жёлтая осень, праздник в Болниси, поле крестьянское — свет. Мир прост, как рождение лани, как свадьба былых времён, Как сладкая кисть винограда, как горькая песня о нём.
Я чёрному льву отворяю высокое небо вдали, Отворяю, Семь небес ожидают его над багровым прощаньем земли, Ожидают, Жаркой кистью хвоста покоряет он мир, Покоряет, Отчего же он смотрит с наивной печалью И снова прощает?..
Лев и Солнце
Брат небесный, ночью кроткой начинаю свой восход, Саблей белой, саблей тонкой вспыхнет чёрный небосвод, Мощь отбрасывает тени, поступь царская легка, Стать упругая в коленях, за спиной — изгиб клинка. Брат небесный, брат тревожный! Лавой смертного огня Льётся день неосторожно, тонет в свете янтаря.
Кисть пылает, обжигает, жар струится по руке, Медь расплавленная тает, вечность дышит на холсте. Вздох Земли и выдох Солнца — Лев, играющий в ночи, С мощью собственною бьётся, твердь земную горячит.
Брат небесный! В чистом поле кружит темень до утра, Рыком львиным рвётся воля — страсти верная сестра, Золотым руном Медеи мир плывёт над бездной дня, Юный век огнём пьянеет, зрелый — отблеском огня. В чистом поле нет обмана — в темень прячутся леса, Ночь зализывает раны, львом прикинется лиса.
Мрак густеет, тяжелеет, жаждет пламени костра, В сотах мёд упрямо зреет; жизнь в ночи, как боль, остра, Вздох Земли и выдох Солнца — Лев, горящее дитя, С мощью собственною бьётся в бронзе древнего литья.
Брат небесный, свет не спрятать — на прицеле дух и плоть, Тени в мраке хищно рыщут, чтобы Солнце расколоть, В огневом потоке света тени льву не разглядеть, Звёздным жаром ночь согрета, свет теням не одолеть, Златогривое светило не укроет в небе мгла, Тени знают свою силу: смерть пошлют из-за угла. Хлынет алым цвет заката и откроет небеса, Тенью царственного брата зажигает хвост лиса.
Кисть пылает, обжигает... Медь расплавленная тает... Вздох Земли и выдох Солнца, Лев — дитя в ночи смеётся...
Публикации:
Книгу «Диалоги с Данте» можно приобрести через сайт издательства «Эпоха» www.epokha.ru, e-mail его директора shihab33@mail.ru
Кроме того, книга продаётся и в магазине Библио-глобус, в Москве. Книгу «Наедине с морем» можно приобрести, обратившись непосредственно к Мариян.
Лилианна: Здравствуй, Мариян, после первой нашей беседы — а она была самой первой и во всём моём проекте — прошло довольно много времени. «Почему бы не повторить?» — подумали мы с тобой однажды, и вот она — новая встреча, которая, несомненно, порадует и читателей Гостиной, и — твоих читателей.
А разговаривать мы будем о твоём прекрасном цикле Пиросмани, обо всём, что с ним связано, по крайней мере, начну именно с этих вопросов, а там — посмотрим.
Как и с чего начинался этот цикл, был ли он замыслом или совершенной спонтанностью?
Мариян: Ли, здравствуй, готова к любому формату беседы. Цикл «Пиросмани» сложился случайно. Первое стихотворение на эту тему — «Я в три цвета люблю». Оно было написано зимой 2009 года. Я странно сочетаю в себе закрытость и открытость, и даже лирика для меня — способ шифровки собственного состояния. Это были очень тяжёлые годы для меня, время моей работы на высокой чиновничьей должности (начальник информационно-аналитического управления президента республики) и время невыразимой тоски от ощущения одиночества в этом благопристойно-скользком и лживом окружении, от столкновения моих романтических представлений о возможности на что-то влиять и улучшить хоть что-либо вокруг — с реальностью, основанной на клевете, низости за маской закона, блага и даже правозащиты, предательстве, корысти, зависти — всего букета тех качеств и сторон жизни, от которых меня спасали моя предыдущая педагогическая и научная работа, моё филологическое окружение. Уйдя из той среды в иную сферу работы и отношений, я, скажу откровенно, была травмирована тем, что мне открылось и тем, что стала политической мишенью для нечистоплотных людей, для тех, кто не с открытым забралом, а подковерными интригами и ложью пытался опорочить моё имя, чтобы сделать меня воплощением всего чиновничьего зла. Эта роль была мне навязана не случайна: там, где все были людьми клановой системы, людьми с теневыми механизмами влияния, я оказалась белой вороной, и критика в мой адрес со стороны ангажированных журналистов была очень удобна: позволяла получить статус смелых борцов за свободу и обеспечивала безнаказанность. Я оказалась в странной ситуации, когда все мои достоинства вдруг оказались смертным грехом. Проигрывая мне в публичных дискуссиях, эти «журналисты» стали использовать нечистоплотные методы обмана и клеветы, даже тот факт, что я была лауреатом премии имени А. Сахарова они повернули против меня, упрекая в этом. Фонд защиты гласности, вручавший мне премию в 2003 году и с удивлением наблюдавший за вакханалией «независимых» СМИ (которые по сути через меня вели войну с президентом республики на тот момент, человеком высочайшей репутации), посоветовали не вступать ни в какую полемику с ними, так как они намеренно извращали смысл моего любого высказывания, создавая образ врага. И там-то, на той работе, я и начала вообще писать стихи, они были моим ворованным воздухом, моим спасением. Тогда-то я и нашла утешение и в картинах Нико Пиросмани, я могла бесконечно вглядываться в них и находить то, что раньше проходило мимо меня. Нико — мой ангел-утешитель, моя вселенная, мой родник, моё спасение, моя боль и радость. Слукавлю, если не скажу, что мотивом к дальнейшему погружению в тему стали отзывы моих друзей и читателей по Стихи.ру, а сердечные, искренние отклики рождали желание ответить той же щедростью. Потом написалось стихотворение «Четыре лилии на чёрном». Это было и моё преодоление — оставаться собой вопреки всему — той человеческой аномалии, которая утверждалась через пристрастное внимание «журналистов» ко всему, что связано со мной И странно, чем большее признание я находила за пределами своей республики как журналист, поэт, чиновник, просто человек, тем большую ненависть и ожесточение получала здесь (исключая круг моих друзей, приобретенных до выхода в сферу политической деятельности). Я вообще-то стоик, и пишу стихи, когда мне очень плохо — чтобы не плакать. Не могу же я позволить себе такую роскошь — быть слабой. Никогда, ни при каких условиях. Так и появился этот цикл.
Лилианна: Мариян, раздражителей и проверок на прочность тебе хватало тогда, хватает, думаю, и по сей день, возможно ли привыкнуть, что мир вокруг, окружение, — неизбежно делятся по чёрно-белому принципу, на тех, кто «за», и тех, кто «против»?
Мариян: Нет, конечно, нет и нет, я и в жизни всегда стараюсь уходить от этого деления, потому что несовпадение с человеком и ситуацией здесь и сейчас для меня никогда не означает невозможности понимания. Как писал М.Бахтин, человек жив тем, что он не сказал о себе последнего слова. И о живом никогда нельзя сказать, что оно тебе понятно и известно до конца. Мне часто приходится участвовать в публичном дискурсе, и мой принцип — точно определять белое и чёрное, их нюансы и переходы, а также учитывать их возможную динамику и сближение. Жаль, что люди чаще тяготеют к делению и противопоставлению. Другое дело, что бывают такие ситуации, когда необходимо принимать различия и контрасты, чтобы избежать искаженного видения. Но в целом моё восприятие мира, думаю, что красочнее — поэтому и такая тяга к краскам живописцев, к миру Пиросмани, который создавал свои красочные миры на чёрной клеёнке, который писал свои картины, чтобы «чёрное небо печали превратить в золотое руно»
Лилианна: Да, кстати, это «на чёрном» — не только часть названия одного из стихотворений цикла («Четыре лилии на чёрном»), но и одно из ощущений, остающихся на память после прочтения цикла. Наверняка, у каждого стихотворения из цикла «Пиросмани» есть своя особенная история, расскажешь самую необыкновенную?
Мариян: Самая сказочная из них произошла со всем циклом. Случайно моя книга «Диалоги с Данте» оказалась в Грузии в январе этого года, стихами о Нико заинтересовался «Фонд Кавказа» — общественная организация, проводившая научные конференции на различные темы. Фонд обратился ко мне с просьбой разрешить публикацию стихов с репродукциями картин художника. А я столько об этом мечтала! И читатели Стихи.ру часто высказывали пожелание, чтобы рядом были размещены репродукции для полноты впечатления. Книга была издана буквально через два месяца — очень красивое издание. Более того, меня пригласили в Тбилиси и 4 мая там провели презентацию этой книги и мой литературный вечер. Происходило всё это во дворце Воронцова-Дашкова, бывшей резиденции царского наместника на Кавказе, в самом красивом зеркальном зале. Я чувствовала себя Золушкой на балу и всё боялась, что наступит полночь, и моя чудесная карета судьбы превратится в обыкновенную тыкву. Но всё обошлось (улыбается).
Лилианна: Я за тебя очень рада, это чудесный подарок и тебе, и преданным твоим читателям. Поздравляю от души. Расскажи тогда что-нибудь ещё о Грузии, о читателях, которых ты там обрела, о местах, где бывала не раз и куда хочется возвращаться.
Мариян: Спасибо, Ли. Поездка в Грузию для меня была дорога как возможностью встречи с грузинскими читателями, так и возможностью поездки на родину Николо Пиросмани — Кахетию. Моими читателями на тот момент оказались грузинские художники, поэты, критики и мои земляки-участники проводившейся в эти дни в Тбилиси научной конференции. Грузинские читатели едины были в одном: в удивлении, как удалось, по их мнению, так проникнуть в мир и атмосферу полотен художника и вообще какой-то ментальной стихии народа. Одно из моих стихотворений («Мимо белого духана») прочитала в своём переводе на грузинский язык председатель Союза писателей Грузии, поэт Маквала Гонашвили. А земляки удивлялись тому, что только здесь они узнали обо мне как поэте. Меня обрадовала встреча с поэтессой из Грузии Людмилой Орагвелидзе, творчество которой я знаю по сайту Стихи.ру. Она пела на вечере свои песни, читала стихи, я познакомилась с несколькими грузинскими поэтами и привезла домой томики их стихов. Путешествие в Кахетию, на родину Нико, было и буднично, и незабываемо. Никакой патетики, официоза, публичности. Тихая пристань, где и от деревни уже ничего не осталось — лишь два старых деревянных домика и новое современное здание — музей картин художника, рядом похоронен архитектор, спроектировавший его. Он был одинок и был погребён здесь. Нико спустя много лет после ухода из жизни, не имея ни собственного угла, ни собственной могилы, дал пристанище собрату по судьбе. Дом, который сейчас стал его домом-музеем, был построен им для сестры Папуци, у которой было 10 детей. Строил он добротно, стоит до сих пор. Одна комната с машинкой Зингер, чемоданчиком с красками на окне, стол, старый сундучок, зеркало на стене, колыбель, топчан и деревянный шкаф... Во дворе — тандыр-печка для выпечки хлеба, а вокруг зеленые холмы, бесконечное небо над Алазанью, тишина, покой. Недалеко от дома стоит памятник Нико, издалека думала, что сидит на ослике, оказалось — лань. Мы облепили памятник и фотографировались на память, я положила ладонь на его сложенные на коленях руки, они были горячими от майского солнца. Время как будто остановилось, а может, правда, его нет, мы придумали его своей суетой и перемещением, есть только пространство, и так хочется, чтобы оно было неизменным, потому что по другому невозможно почувствовать свою принадлежность времени и себе. Я бы хотела сюда возвращаться. Тем более, вдалеке высятся горы моего родного Дагестана, откуда, увы, мои соплеменники некогда совершали свои набеги на благодатную землю Грузии.
Лилианна: Так не хочется прерывать тебя, удивительное разворачивается в воображении от твоих рассказов. Означает ли издание книги, что цикл «Пиросмани» завершён? Или это лишь некоторое подытоживание некоторого творческого периода?
Мариян: Думаю, что нет. Цикл еще не закончен. Так много картин, которые не отпускают, они требуют долгого дыхания. Наверное, ещё нужно «настояться» впечатлениям. Я воспользовалась представившейся возможностью издать цикл в достаточно законченном виде, тем более, что никогда не знаешь, напишется тебе следующее стихотворение или нет. Но надеюсь.
Лилианна: Надеюсь и я, Мариян, всегда жду твоих новых стихотворений. Спасибо тебе за репродукции картин, которые мы разместили в рубрике Автограф. Расскажи о каком-нибудь недавнем и неожиданном — тронувшем тебя — читательском отклике-отзыве?
Мариян: Дорогих для меня отзывов много. В них так много тонких наблюдений, мыслей, чувств, хорошо, добротно сформулированных, что я предисловие к двум своим книгам построила практически из отзывов поэтов (читателей) Стихи.ру. Книге стихов о Пиросмани тоже предпослано такое коллективное интернет-предисловие, собранное из откликов авторов из различных стран. Мне оставалось лишь продумать расположение материала.
Вот как не дорожить таким отзывом: «Когда я читаю Ваши стихи, Мариян, со мной происходит что-то невероятное — я перерождаюсь на клеточном уровне, и каждый звук заставляет язык работать в ином, нигде не применимом мною, режиме. И от этого состояния делается торжественно на душе». Это Виноградова Евленья из Великого Устюга. Или вот отзыв Николая Ганебных из Екатеринбурга: «Мариян, получил книгу, спасибо! Мне хочется какими-то сильными словами сказать это Спасибо. Я уже сказал все о ней, теперь мне только радостно, что она у меня есть. Внутри у меня слёзы — радости, счастья, горя. Я ещё не отошёл от первого впечатления, не отстранился. Никогда не скажу о ней холодно. Поставил её на книжной полке рядом с Достоевским. Не знаю, правильно ли это, но она должна стоять в моей библиотеке на своем особенном месте». После таких высоких отзывов я долго не могу заниматься стихотворчеством, потому что боюсь плохо написать.
Лилианна: Каждый раз задумываюсь о том, что могло бы разнообразить беседы в «Verbatim», Мари, тебе предлагаю провести, своего рода, презентацию автора с любого литературного сайта — сказать пару реплик о нём, в качестве знакомства опубликовать пару стихотворений. Кто это будет?
Мариян: Галина Докса — вот кто мне кажется очень интересным автором. Богатейшая речь, изысканный синтаксис, многослойность образов, глубина, сила, яркость поэтического голоса, самодостаточного, создающего объёмный мир существования поэтических голосов различных эпох и говорящего с ними на своем языке. Высочайшая филологическая культура. Беру навскидку любое, возможно, не самое авторское, но это тот поэт, для понимания которого мало одного-двух стихотворений. Разная, богатая палитра. Для неё главное, как она говорит, — «..не соврать, не унизиться до клише...»
Весёлая затея
Это вольной прелюдии первый аккорд взят. Я от новой затеи пьяна как от кружки вина. Словно детские руки окно распахнули в сад, Где капелью с листвы осыпающейся полна
Ночь бездонная, — выгляни, выпрыгни, смех Расплещи по аллеям, душистый табак изомни! Легким шагом домчись до ворот, потихоньку от всех Гребешок из волос и с ноги башмачок оброни
На дороге, которой проедет неведомо кто... Я от новой затеи задумчива буду с утра. Словно кто-то, держа на ладонях раскрытый том, Мне приветно кивнул, со скамьи заповедной привстав.
Для весёлой затеи печальный конец не готовь. На начальной строке заложу помертвевший листок. Приглашеньем к беседе — вручаемой книги хлопок И склонённый висок. Значит, речь поведём про любовь.
Минута
Как чисто кольцо годовое собой накрывает былое, как просто минутой покоя затмить мельтешение дат.
Две сложенных горкой ладони, улыбки улиточий домик, случаен, негадан, укромен — под веками тихий закат.
Как будто у этой минуты есть власть усмирения смуты, когда-то зачем-то кому-то желанной душе вопреки.
И плотно смыкаются ставни на окнах, глядевших недавно в пустыню, где воздух отравлен и гибелью дышат пески.
Зови это кратким прощаньем, а хочешь — исходом витальным… Мы все в деревенской читальне, за профилем профиль, уснём.
И лбов драгоценная тяжесть на книги забытые ляжет недвижно, как дерево вяжет в покое кольцо за кольцом.
Лилианна: Это твой выбор и тот случай, когда мне самой нравится этот автор, помнится прочтённое на её страницах. Чем ты живёшь вот прямо сейчас, когда лето, когда жара, чем дышишь, Мари? Мариян: Сейчас я очень хочу в деревню, в село, на хутор, — туда, где человеком буду только я и природа. Но, увы, до отпуска далеко, и я обитаю в жарком городе Махачкала, который спасается тем, что ветры с гор и моря периодически наведываются к нам, чтобы напомнить о счастье жить между двумя стихиями и иногда обрушиваться третьей стихией ураганных плясок. Я люблю и горы, и море, и ветер, и жару, жару, от которой плавится асфальт и звенит воздух. Здесь не хватает только леса и деревьев, поэтому еще одна моя несбывшаяся любовь — это песни поющих деревьев, это леса. Утоляю я эту жажду в стихах дорогих мне авторов.
Лилианна: Изменять традиции мы не будем — небольшой блиц для тебя.
— Скажи, бывает ли такое: ты читаешь свои стихотворения и думаешь, что вот это я могла бы написать ещё раз и ещё — точно такими же словами, если да, то какое это стихотворение? — Да, бывает. Это прежде всего стихотворение «А вчера она проснулась счастливой». Стихи о маме.
— Стихи прочесть, стихи послушать, — что предпочтёшь, если на выбор, и почему? — По-разному. Если есть, кого послушать, есть просто желающие прочесть, то предпочту послушать. А если нет таких, то предпочту сама читать.
— Представь, что состоянию вдохновения сопутствует определённая цветовая гамма, какие оттенки соединяла бы твоя? — У меня так не получается, у меня в это момент уходят все цвета, чтобы родиться заново.
— С чем у тебя ассоциируется грядущий август? — Именно этот — с переменами в судьбе сына — он закончил школу и должен поступать.
— Что тебе нужно для того, чтобы ты могла сказать о себе в какой-то момент: «я — абсолютно счастливый человек»? — Тут одним словом не ответишь. Конечно, здоровая и счастливая семья. И если удастся в стихах сказать хорошо то, что не сказано за многих, не выразивших себя в слове, и если слово станет единственным на свете оружием. Самым гуманным и воздействующим оружием. Лилианна: Спасибо за такую интересную беседу, Мариян. Здоровья твоим близким, тебе самой, удачи сыну. Пусть желания исполняются, пусть приятных моментов в жизни будет больше и, конечно же, пишутся новые стихотворения тебе и нам — твоим читателям — на радость. Мариян: Спасибо, Лили.
P.S.
Лилианна: Хочется поблагодарить верных читателей гостиной, всех, кто ждёт публикаций и отзывается на них — спасибо за Ваши чуткие сердца, за интерес. И ещё несколько строк — в качестве многоточия — из книги Мариян «Наедине с морем»:
— Это ты, — я спрашивала море, — Превращаешь в явь мои мечты? Шорохом вечернего прибоя Повторяло море: «Это ты».
Ли, какой замечательный подарок читателям Гостиной, и не только им! Твои вопросы, как ориентиры, глубокие и вдумчивые ответы Мариян и... стихи. Чарующие, увлекающие в волшебный мир Поэзии. Милые мои, Ли и Мариян, спасибо! Ваша...
Мариян ваши стихи, как глоток свежего воздуха в водовороте жизни.Спасибо за эти светлые строки.Мы с семьей ваши поклоники.Желаем вам творческого вдохновенья.
Увлеклась чтением вашей беседы, стихами, их неповторимой палитрой, колоритом! Спасибо, Ли, за предоставленную возможность познакомиться с таким интересным автором!
спасибо за такие чудесные стихи..читаешь и волна радости печали,любви захватывает тебя..как хорошо что есть мастера слова которые могут передать всю красоту жизни,мира словами..счастья любви и удачи вам Мариян
