Как всегда, предваряя подборку стихотворений то ли эссе, то ли неким слегка абстрактным, образным восприятием, преобразованным в слова, пытаюсь как-то отстраниться, ведь вы уже поняли, надеюсь, что посылом к созданию очередного тома становится в первую очередь собственное моё отношение к автору, открытие, увлечение, небезразличие и огромное желание поделиться прекрасным со здешней аудиторией; отстраниться сейчас, то есть чуточку приглушить свои собственные эмоции, – сложно.
Есть стихотворения без возраста, так называемые – вневременные, то есть их легко можно «достать и примерить» сейчас, потом, они передают чувства, которые мы с вами испытываем ежедневно, эмоции, которые периодически повторяются, только изредка меняют авторов, в которых, может быть, лишь степень накала выше-ниже на порядок-другой; нужно ли им время? Я думаю – нет.
Но я хочу говорить о других стихах, несущих время в себе, время в макромасштабах, время во всех его нюансах, особенностях.
Стихи эти – лирика, безусловно личная, та, которую не пишут, а записывают, та, которая подхватывает и цепляет за собой целые временные пласты, эпохи, истории душ и лиц, утопии и факты, веяния и настроения, и, что самое удивительное, нет в стихах чёткого разграничения: прошлое, настоящее, будущее, – настолько тонко и тесно связаны они, настолько едино и взаимопроникаемо переплетены, настолько неподдельно и чутко переданы, что останавливаешься, заставляешь работать на износ память, о возможностях которой и не подозревал, узнаёшь вдруг то, что казалось бы и не переживал, не проживал никогда.
Сложно поверить в то, что автор – мой современник; его слово – время. А он – над временем.
И когда-нибудь я обязательно спрошу то, чего спросить так и не решилась: – сколько тебе веков, Олег?..
У нас в гостях автор литературно-поэтического журнала Поэзия.ру –
«Человек», – бормочешь, а слышится вновь: «кочевник», обжигаешься эхом, заставшим опять врасплох… Так бы мог ворожить напоследок сверчок ковчега – демиург очага, сам себе вездесущий бог. И о чем это он, и зачем, и какого чёрта не хватает ещё в предначертанном петь раю?.. Плещет олово слов, в горле плавится, как в реторте, чей закон кривизны и алхимику мартобрю не исчислить вовек, сколько б он ни мешал эпохи, лаки, лики времен, ни месил их поющих глин. Время – воздух, верней, то, чем был он за миг до вдоха, то, чем будет потом, в искушающий петь, один ускользающий миг, о котором тоскуешь, бредишь, за которым бредёшь, оставляя приют шестка, отстраняясь от страха – всё в прошлом, всё было прежде – промелькнуло и кануло, только постичь пока не дано никому немоты ненасытной леты, оттого тут как тут сторожимый молчаньем страх – не скелет в шкафу, а секрет в позвонке скелета, безответный вопрос у йорика на устах… И каким бы итог ни предвиделся вновь плачевным, оставляя приют, ты выходишь в последний снег, «человек», – бормочешь, а слышишь опять: «кочевник», и метель замыкает музыку – «человек»…
Предместье
Состарили бореи, заострили щербатый лик предместья на реке. Скребется жук тяжелой индустрии в безбожно обветшавшем коробке глухого городка, где горклой речи и времени карболовый раствор вселенную разъел – от чебуречной до черепичной церковки, от гор промышленного хлама до убогих, немых равнин раскисших пустырей – здесь сумрачное alter ego бога в природе ощущаешь всё острей. И кажется, что так верней и проще принять и объяснить свой непокой, сродниться с ним, но что-то смутно ропщет в пейзаже городка наперекор бореям, речи, времени, рогожным их сплетням, непреложным правдам их… И жизнь бежит мурашками по коже, и бог путей не ведает земных.
Deus ex machina
… И тогда померещится жизнь, но уже это будет иной инфантерии лагерь – без исчисливших альфы с омегами алгебр и бессонных себе самому сторожей; это будет иной – невозвратный – поход по лазейкам змеистых, замедленных улиц – где бредут пехотинцы, от ветра сутулясь, будто бредя об участи прежних пехот – безымянных, безвестно пропавших; и там, где зима небывалой, тончайшей настройкой всех своих духовых, выдыхающих сроки и времен несмолкаемый трам-тара-рам, обещает сыграть, наконец, тишину, там, конечно, иная война приключится, и почувствуешь холод колючий в ключицах, и нельзя проиграть будет эту войну, как нельзя победить в ней, добравшись до дна тишины, неизвестной тоски, снегопада и внезапного бога… нельзя и не надо… и мерещатся – бог, снегопад, тишина…
Vremechko.net
Затрапезная осень, промозглая тмутаракань – лишь роптанье ветров да простуженный лай кабысдохов тормошат тишину, и выходишь куда-то за грань оголтелой эпохи. А, впрочем, причем тут эпоха гуттаперчевых цезарей, спешно доящих свой рим, и румяных мессий, расторопно торгующих словом? Время – юркий сурок, что грызет и грызет изнутри листья жизни твоей, убывающей так бестолково. Время – нечто в тебе, а не что-то и где-то ещё, одурачишь сурка, и мгновенье всё длится и длится. Даже сумрачный хронос, дотошно ведущий свой счёт, не исчислит его... И летит уже белой латиницей нескончаемый снег, летописец и вестник зимы, заполняя собой пустоту между горним и дольним, между словом и словом. Из толщи небесной, из тьмы снег свободно летит, и, едва прикоснувшись к ладоням, истлевает за миг, и ты чуешь, безбожник, по ком сельский колокол бьет, расщепляя в тоске безрассудной это vremechko.net и его pokolenie.com на отдельные судьбы.
Ветреное
Евгению Коновалову
Ты в сумерках вязнешь, но всё же идёшь туда, где небо, почти обмелев, пропадёт в человеке, становишься воздухом, запахом книг, аптеки, настоек, что пьются по осени, как вода: глоток, и не вспомнишь, чем принято жить, какой слепой часовщик шестерню оголтело вертит? Ты просто живёшь и бредишь одной строкой, всегда ускользающей, снова швырнув на ветер связку невнятных, гортань пережёгших слов, и что тебе до незрячих часовщиков?
То бесом борей закружит, то рухнет ниц, чужим притворившись, на плутни и прятки падким, но ты узнаёшь его снова по отпечаткам носимых им веток, вселенных, песчинок, птиц. Вы, кажется, накрепко связаны – ты и он – какой-то одной по-младенчески глупой верой, и ветер смеётся, сдирая с шипящих крон иссохшую кожу испуганных насмерть скверов. И как же тебе нестерпимо легко и тесно на зябком ветру в хламиде своей телесной. Местечковое
«Lasciate ogne speranza, voi ch'intrate» Dante Alighieri
Се бормотал смешной сверчок за печкой: В кромешный дождь, похожий на потоп, По улочкам поплывшего местечка Блуждает обветшавшее пальто. Закутавшись в самом себе плотнее, Цигейковый поднявши воротник, Оно бредет по тонущей аллее, По непролазным хлябям напрямик.
Окрест не умолкает зябкий шепот Продрогших лип, молящихся о нём, Как будто и поныне дышит что-то В укромной тьме под штопаным сукном, Припоминая век, дорогу, имя… И, вымокнув до нитки, существо Из драпа и дождя вдруг приобнимет Древесный ствол, приветствуя его Пустыми рукавами в безглагольной Взыскующей тоске, замрет столпом, Делясь обжитой, в швы проникшей болью И так и нерастраченным теплом.
И, словно преисполнившись от этой Насущной траты, выдохнув ой-вэй, Бредет в обетованный омут, в гетто Воспоминаний – к призракам своей Пустыни одиночества – вот лавка, Где весело бранятся молотки Жестянщика, вот скрипочка, заплакав, Вновь разрывает небо на куски, Вот рыночного дня картавый идиш, И тополь, что ютится у реки. Оставь, входящий… ты уже не выйдешь Отсюда, всем надеждам вопреки. И всё, что ты увидишь здесь и встретишь, От лебеды до белых облаков – Пустых одежд пылящаяся ветошь, Суконный хлам на вешалке веков.
По улочкам поплывшего местечка В кромешный дождь, что льет по четвергам… ......................................
Не то смешной сверчок бубнит за печкой, Не то весь белый свет трещит по швам…
Прогулка Грибоедова
Ветер сфинксам ерошит гривы, времена покачнув, и вот, зыбкой Невскою перспективой Грибоедов гулять идет. Книгочей и насмешник, дока в кропотливом искусстве жить, он бормочет: «Печаль-жидовка, здравствуй – вот я, твой вечный жид», но слова застывают в глотке, немота и морозный пар… В зябких сумерках мчат пролетки оголтело, как на пожар. Вот он, жизни небрежный росчерк, мимолетный, с наклоном вниз, и трубит в небеса извозчик: «Сучий потрох, посторонись»! Но куда там – не отстраниться от набухших сырых небес, водит гения по столице непокоя вертлявый бес. Вот и слышится время оно, вот и дышится невпопад, и египетской тьмою полон белый увалень, снегопад – исповедник и провожатый, всё не так одиноко с ним ожидать и жнеца и жатвы, и не жить ожиданьем сим. Грибоедов идет всё дальше, безрассуден и отрешен, если кто и окликнет даже, всё равно не услышит он. Пахнет свежей известкой город там, где Ноев ковчег из глыб, где коринфский наряд собора с воронихинской взят иглы. Дальше, дальше… во время оно, что истерто до черных дыр, тонут в сумерках Мост Зеленый и Серебряные Ряды. Дальше, дольше… ломают волны лед у Биржи – прощай, зима. Александр Сергеич, полно, это горе не от ума, лишь бы не поспешить с итогом, не прервать вековую связь. Всё плывет по пустынным стогнам грибоедовский топкий вальс.
Мене, мене, текел, упарсин
Приходит время медленнее жить. Преследуемый собственною тенью, вновь сознаешь, что жизнь принадлежит свихнувшемуся богу нетерпенья. Не то с чего б так яростно частить колоколам к заутрене, с чего бы такая разоряющая прыть у мытаря-борея? Смотрит в оба неясыть-осень, только оступись – подхватит, понесет с листвой и дымом в кромешную беспамятную высь с ожесточеньем неисповедимым. Борей всё сыплет зябких голосов толченое стекло, но ты не слышишь, и свет качнется, будто свет, как софт, скачать возможно, кликнув небо мышью слепой тоски, как будто можно впрок налюбоваться хрупким этим светом, всё выговорить в смуте беглых строк, напраздноваться, надышаться ветром, взять если не уменьем, так числом проб и ошибок, чтобы, пусть отчасти, пусть лишь на миг, почувствовать потом, как нестерпимо призрачное счастье. Вот и несет кочевника поток – непоправимо, властно, неустанно, и снова ускользает между строк, в тщете словес глагол обетованный, безмолвно гаснет в пене голосов, в пустынях Мегафона и Билайна, и чудище вращает колесо – стозевно, обло, голодно и лаяй. Приходит время… что ж ты от него всё прячешься, цепляешься за вещи, которым имя – пища жерновов, из полымя да в пламя перебежчик? Зачем бежишь?.. Но, сколько ни проси, как ни пытай скитальца, нет ответа, лишь «мене, мене, текел, упарсин» – колокола трезвонят несусветно…
Петербургское
Здесь пришлый я, здесь вечер желт и желчен, с усталым, воскового цвета ликом, в слепых дворах, как в раковинах жемчуг, как на погостах сонных землянику, взрастило время свой туманный город, в котором не сыскать покоя ветру. Здесь первый встречный мне без разговора, в глаза взглянув, протянет сигарету, и мы закурим, ёжась от прохлады, смешав два едких дыма ожиданья, и зыбкой болью тронет анфилады заброшенных дворов, щербатых зданий. И я пойму, я вспомню, что не вовсе, не вовсе чужд был этой, из-под спуда сквозящей боли. Сыворотку вёсен, ночей животворящие простуды, по вдоху, по глотку цежу, по капле, заслушавшись дождя глухою гаммой, и, видит Бог, один бы и заплакал… конечно же, от дыма… хоть богами, ручаться, знаю – гибельное дело, но в этой нервной музыке есть что-то, что даже нашим слухом неумелым расслышать можно... Чуткое болото качнется под мощеным переулком, ведя меня по выступившей жиже, туда, где всадник, спетый медью гулкой взнуздал коня, и я тогда увижу, как на Сенатской, погруженной в глянец непрочного небесного нефрита, кругами бродит хмурый итальянец, ворча на грубость камня: «нон-финито»… И снова дождь, и музыка, и что-то в ней чуждое мишурным переменам, и вновь вода слой свежей позолоты смывает напрочь, чтоб дышалось стенам…
Лилианна: Здравствуй, Олег. Рада приветствовать тебя в Поэтической Гостиной, надеюсь, что наша с тобой беседа станет своеобразным бонусом к твоим замечательным стихотворениям. Расскажи, где в какой семье, городе, стране ты появился на свет?
Олег: Здравствуй, Ли. Родился я в замечательном древнем городе, Ярославле, тысячелетний юбилей которого приходится на осень 2010 года. Правда, мне город тем ближе, чем меньше в нём предпраздничной и прочей суеты. Поэтому особенно люблю ранние утренние часы, когда на улицах ещё пустынно, но церковные колокола уже разбужены и их можно слушать, гуляя по Волжской набережной или какому-нибудь тихому скверу. Между прочим, во время таких прогулок очень легко заблудиться во временах, очутиться, скажем, в русском средневековье, благо окрестный пейзаж к этому весьма располагает.
О семье ничего примечательного, наверное, не скажу. Самая, что ни на есть, обычная семья. Папа – музыкант, скрипач, который воспринимал мир, прежде всего, на слух. И заслушивался миром. Уже много лет прошло с тех пор, как его не стало. Мама, как сказали бы на казенном языке той эпохи – ИТР. Слава Богу, она жива и здорова.
Лилианна: Ну, да, как это обычно и начинается: обычный город, обычная семья, обычный поэт:) Маме твоей долгих лет жизни, конечно же... А вообще ощущаешь ли ты себя поэтом и что вкладываешь в это слово, состояние, может быть, образ жизни?
Олег: Скажу про другое ощущение, которое точно испытываю. Это ощущение необходимости речи – слов и звуков, вербализации того, что наблюдаешь, переживаешь, чувствуешь. Стихи – это всегда последствие и улика какого-то, происходящего в тебе самом волнения или смятения. Может быть, поэтому у меня не так уж много стихов, а в последнее время они стали совсем редки. Наверное, черствею. Но пока ещё что-то пишется. И, конечно, без внутренней оценки того, что делаешь, обойтись вряд ли возможно. Всякому мыслящему существу свойственно идентифицировать себя. Чем бы он ни занимался. Если, конечно, он занимается этим всерьез. Другое дело, что никакие регалии и звания, членства и лауреатства, тиражи книг и количество журнальных публикаций не способны, по-моему, избавить от сомнений. Остается только довериться собственному чувству правоты. А это слишком уж зыбкое, хрупкое, преходящее чувство. Вот и получается, что вопрос постоянно остается открытым. И, как ни странно, чем богаче опыт чувств, из которого происходит поэтическое слово, тем сомнений становится всё больше. Может, оттого, что повышается некая внутренняя планка, зримей становится несовершенство речи, а может, просто отчетливей осознается «теснота», узость слов, неизбежно искажающих правду ощущений. Но есть и нечто до слов. Вот это нечто, на самом деле, и есть поэзия. Потребность заглянуть за грань видимого порядка вещей, разобрать мир на образы, на подробности и опять собрать целое. И найти там себя, и начать всё заново. Что-то похожее, по-моему, происходит с человеком, пережившим сильное эмоциональное потрясение. Он всякий раз собирает себя и собственную жизнь заново. По кусочкам. Вот почему поэт для меня не столько образ жизни, сколько мировосприятие. Но оно ведь не возникает из пустоты, а обретается всем опытом чувств. Очарование жизнью, как и понимание её противоречивости, трагизма происходит из самой жизни, изо всех её перипетий. А это уже судьба. Что же до слов, то слова всего лишь следствие, всего лишь литература.
Лилианна: Ты своим ответом предвосхитил несколько моих вопросов, Олег, но я даже рада, что мне не пришлось тебя прерывать. Ты сказал: «Поэзия – это нечто до слов» то, что до слов, да? Значит, поэт хороший или плохой в зависимости от того, насколько он точно (близко) и достоверно переложил это нечто в слова? Тут возникает вопрос: «А судьи кто?»
Олег: Именно так – то, что до слов. Потому и поэт для меня – это человек, обнаруживающий в себе упомянутое нечто. Он может так и не написать в своей жизни ни единого стихотворения. Но по тому, о чём он задумывается, какие вопросы задаёт самому себе, к чему устремляется, можно идентифицировать поэта. Каждый человек обладает уникальным, только ему присущим инструментом познания и чувствования мира. И от того, каковы абсолютные, сиречь данные Богом, и условно-приобретенные настройки этого потрясающего инструмента зависит ответ на вопрос, кто ты – поэт или не поэт? А значит, и вопрос о плохой и хорошей поэзии или плохих или хороших поэтах становится бессмысленным. Бывают поэты и не поэты. Всякий эпитет оказывается оксюмороном. Понимаю, что всё это звучит слишком общо, но так уж мыслю, так понимаю. А вот стихотворцы существуют самые разные. Замечательно, когда поэт ещё и блестящий стихотворец. Это, по-моему, тоже изрядное, чудесное, крайне редко встречающееся явление. А вот не поэт, но приличный ремесленник, «стихосложенец» – вещь вполне распространенная и даже где-то необходимая для литературного бытования поэзии. Иначе, как бы мы имели представления о поэтических планках, о гениях и графоманах, о рифмованной матричной рутине и стихах «не от мира сего»?
Что же до судей, то, если исходить, из упомянутого «нечто», которое до слов, а потому, известно только тебе самому, то истрепанные бесчисленным цитированием пушкинские строки, действительно, становятся ответом. Не удержусь от удовольствия снова их проговорить:
Ты царь: живи один. Дорогою свободной Иди, куда влечёт тебя свободный ум, Усовершенствуя плоды любимых дум, Не требуя наград за подвиг благородный Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд; Всех строже оценить умеешь ты свой труд. Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Другое дело, что всякий читатель также суверенен в своём праве вынести оценку, исходя из личного восприятия, собственного чувства правоты, того понимания музыки сфер, которая предопределена его внутренними настройками. Любой человеческий суд неизбежно субъективен и пристрастен. И если о достоинствах и изъянах ремесла ещё можно судить, опираясь на более или менее условные законы организации речи, то, собственно, поэзия, как пыльца или воздух, которые не поддаются взвешиванию, вне каких-либо объективных критериев. И, как правило, вдалеке от внешних признаков текущей литературной состоятельности. Впрочем, об этом я уже, кажется, говорил. Испытание временем хороший фильтр и, наверное, единственный судья, обладающий надлежащими полномочиями. А потому, полезно, конечно, принимать во внимание разные точки зрения и прислушиваться к разным голосам. Но при выборе ориентиров, так или иначе, приходится идти «от себя».
Лилианна: Спасибо, более чем удовлетворена твоим ответом, думаю, что не раз перечту нашу беседу позже, не то что бы только из интереса, а скорее для того, чтобы учесть твоё мнение, когда стану формировать, наконец, итоговое своё в этом вопросе. То, что ты сам себе критик, строгий цензор – это понятно, как и твоё «ощущение правоты», да, а кто со стороны может на твоё творчество влиять? Есть вообще в твоей поэзии место для критики, если да, то какая она (от кого) и что она даёт?
Олег: Применительно к себе такое слово, как творчество, поминать очень не хочется. У меня с этим словом что-то зарвавшееся, пузатое и напыщенное ассоциируется. Ну, а если говорить о самом процессе происхождения слов, то это ведь весьма иррациональный, непостижимый, спонтанный процесс. Тут уж не до осознания влияний извне. Всё, что близко и любимо мной в поэзии, так или иначе, конечно, влияет, поскольку проживается, осмысливается, приращивается к опыту чувств. Но это всё же не стилистическое, не какое-либо формальное влияние, а результат такого вот общего накопления.
Что же до критики, то тут важно определиться, о каких гиппопотамах мы говорим? Если речь о впечатлении, о «близко – не близко», «моё – не моё», «цепляет – не цепляет», то такую критику остаётся только принять. Другой род весьма распространенной ныне «критики» – это вербализация эмоций и личностных отношений. И основанием для неё может быть что угодно – зависть, желание самоутвердиться, свести счёты, уязвить и прочее, прочее, прочее. Такая критика может даже иметь ученый вид, но пользы от неё, на самом деле, мало, поскольку эмоции имеют свойство затмевать разум. А вот любое вдумчивое, пытливое, пусть даже и нелицеприятное слово о стихах, разумеется, значимо. Картинка восприятия того или иного текста от этого становится полней, объемней, слоистей. И потом, какими бы ни были таланты и познания человека в области версификации, иногда внутреннее око, что называется, замыливается. Да, чаще всего от взыскательных въедливых разборов становится не совсем уютно, но отрицать их полезность было бы глупо. Пусть это отрицают пииты, чувствующие себя априори непогрешимыми. Но всё, о чём я говорил выше, как правило, относится именно к искусству версификации, к ремеслу. А вот того, что можно было бы определить, как разговор о содержательной, сущностной стороне текста, как попытку проникновения в его поэтику, увы, почти не стало. Вот такая критика, даже если она обнаруживает несходство или, чем черт не шутит, конфронтацию восприятий, воистину драгоценна, как всякое соизмерение смыслов, сутей, пространств, открывающихся в человеке. Лилианна: Учту на будущее, теперь и я, произнося слово «творчество» чувствую и напыщенное, и пузатое (улыбаюсь). Олег, а нужны ли тебе диалоги с читателями? Какой ты автор, как ты сам считаешь? Олег: Нужны, ещё как нужны! Думается, это и в ответе на предыдущий вопрос прозвучало. На самом деле, внутренние сомнения, при всей их разрешимости внутренними же усилиями, создают необходимость в диалоге. И для общения, как мне кажется, я всегда открыт. Общение это ведь тоже источник накопления. Во всяком случае, любые отзывы на мои тексты стараюсь не оставлять без ответа. Но есть, конечно, люди, мнением и словом которых я особенно дорожу. Имена, если позволишь, называть не буду.
Лилианна: Обойдёмся без имён, конечно же. Со своей стороны, как читатель, я тобой, как автором, вполне довольна и этого не скрываю. Как ни крути, а молчание на эмоциональный отклик убивает со временем добрую часть интереса...
Читая тебя, чувствую довольно полно твою русскость. Я не ошибаюсь? Что для тебя чувство патриотизма и где именно, в России, ты чувствуешь себя дома: регион, город, улица, дом, квартира. Расскажи что-нибудь о географии своего творчества? Олег: В таких случаях обычно говорят – со стороны виднее. Для меня ощущение дома, родины всё-таки напрямую не связано с этническим самоопределением. Тем более что кровей во мне намешано немало. Гораздо важнее ощущение принадлежности и привязанности к языку, культуре, городу, родным погостам, людям, которых любишь и которыми безумно дорожишь. У меня было немало возможностей в разные годы переселиться в Москву и не только в Москву, но Ярославль не отпускает. И не отпустит. Это я точно знаю. А вот путешествовать люблю. Питер очень люблю, города «Золотого кольца», Лион, Барселону. Не так давно, в декабре 2008 года, был совершенно очарован Тель-Авивом. Всё это есть в каких-то моих текстах. Вот, как-то так, пожалуй.
Лилианна: Вот как-то так, да, но ещё не точка, я намерена выведать ещё кое-что (улыбаюсь). Это страшное слово Internet – не могу не спросить тебя, Олег, что он, кто он для поэзии, для тебя лично, для твоих стихотворений: добро, зло? друг, враг? одна из тропок, ведущих к Читателю? или же – пропасть, где всем нам рано или поздно пропасть?
Олег: Интернет – это чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй. А если серьёзно, то никогда ещё человек пишущий не имел таких возможностей и соблазнов, которые предоставляет сеть. Обнародовать текст? Когда пожелаете и для сколь угодно широкой (или узкой) аудитории. Получить отклик на слово, которое, кажется, только что было выловлено в каких-то текучих зыбких эмпиреях? Минуточку терпения. Создать несгораемый архив рукописей, библиотеку со свободным доступом, читальный зал для ограниченного круга лиц? Да проще простого. А, кроме того, возможностей быть услышанным, обрести неслучайного читателя или интересного собеседника у авторов в эпоху бесчисленных точек.ру, наверное, всё-таки больше, чем когда бы то ни было. При всей великой вероятности так же легко затеряться в мутном и пенном мейнстриме свободных публикаций. Не говорю уже о возможности интернета удовлетворять любой читательский интерес, потакать самому причудливому спросу и изысканному вкусу. Для меня, собиравшего когда-то макулатуру, чтобы обменять её на «книжные» талоны это до сих пор кажется чудом. Но, конечно, и всяческих чертей, искушающих, опустошающих, подпитывающих тщеславие и гордыню, выталкивающих на поверхность всяческий, скажем так, духовный сор в этих оцифрованных омутах водится достаточно. Но не будем о грустном.
Лилианна: Вот спасибо! Не пожадничал и рассказал о хорошем и на самом деле полезном, а о грустном – не будем, да.
Иногда слышу пренебрежительное фырканье человека, находящегося, кстати, в той же самой сети: «фи, сетевая поэзия». С какой интонацией произносишь эти слова? А что почувствуешь, если тебя назовут сетевым поэтом?
Олег: Стараюсь вообще не произносить эти слова, поскольку применительно к поэзии любой эпитет приобретает качественное смысловое наполнение, а это несусветная глупость и чушь собачья. Сеть всего лишь среда существования поэзии, где, как и на бумаге, сосуществуют гении и графоманы. Причем, зачастую одни и те же. К предмету поэзии, к сущностной стороне явления всё это почти не имеет отношения. Буду очень благодарен, если мне кто-то объяснит, что такое сетевой анапест или сетевой сонет? Да, по поводу моей реакции. Почувствую недоумение. Впрочем, если под определением «сетевой поэт» имеется в виду факт активного существования в сети, то против правды не попрёшь. Но это уже будет некая подмена понятий. И вообще, надо сначала разобраться поэт я или не поэт, а потом уже спорить об эпитетах.
Лилианна: Поэт или не поэт ты – разберутся (разбираются) другие, это точно, а вот какой из тебя Читатель, можешь рассказать? Что ищешь в стихотворениях других авторов?
Олег: Думаю, что пристальный, если так можно сказать. Стихи не терпят беглого взгляда, это я точно знаю. И ещё очень важен, как мне кажется, изначальный посыл, с которым ты приступаешь к чтению. Если на всё смотреть априори с холодным скептическим прищуром, то и звук ангельской свирели покажется кимвалом бряцающим. Конечно, разочарований много больше, чем счастливого ощущения разбуженности словом – беспокоящим, завораживающим, заставляющим сопереживать. Но чтение поэзии это ведь диалог, общение, разговор. Причем, о каких-то самых значимых для человека вещах. Нельзя подступаться к нему с фигой в кармане.
Лилианна: С чем только не подступаются, Олег, фига, на самом деле – наибезобиднейшее из всего, что может в том кармане находиться. Ещё раз спасибо, ты сказал прекрасные слова: «Чтение – это диалог, разговор и общение».
Идём дальше. Теперь нечто вроде блица:
Жизнь – ... ? – это неизбывное взыскание гармонии с самим собой. Мне даже кажется, что я знаю двух китов, на которых держится эта гармония – Бог и Любовь. Что, в общем, одно и то же.
Книга, которую ты прочёл совсем недавно и не разочаровался? – «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» Лоренса Стерна.
Было бы неплохо, если б этот цвет встречался почаще? – всё-таки белый.
Три слова, характеризующих твой характер? – пытливость, противоречивость, неуёмность. :)
Ты счастлив? – Редкими мгновеньями. :)
Сложно было отвечать на вопросы? (невинно улыбаясь) – Ещё как. Тут такие вопросы были, на которые за всю жизнь не найти ответа. Между прочим, так выбился из сил, что их не осталось даже на отмщение. Поэтому, вопросы я тебе задам как-нибудь в другой раз. Договорились? :)
Лилианна: Договорились! Уже начинаю бояться:) Пожелай что-нибудь, обратись к Читателям, к тем, кто никогда ещё не открывал твоих стихов, к друзьям.
Олег: Совершенно не умею говорить пожелания общего характера неопределенному кругу лиц. Вот если бы речь шла о каком-то знакомом мне человеке, тогда я, может быть, знал бы, что ему пожелать. А читатель, наверное, сам разберется, как ему распорядиться своей читательской свободой. Разве что, могу пожелать, чтобы ничто не омрачало этой его свободы. А друзьям просто хочу сказать, что я их люблю. Но это они и без моих слов, надеюсь, знают.
Лилианна: А подари нам что-нибудь из неопубликованного и благополучно забытого?
Олег: То, что благополучно забыто, стыдно дарить. Тем более что за более чем 10 лет пребывания в сети опубликовано было всё. Но, надеюсь, что кое-что благополучно забыто. Это, скорее не подарок, а явка с повинной.:)
* * * Вся жизнь вразнос – я всю её стопчу в пределах тесных выцветшего града, где так пьянит броженье смутных чувств в котлах дворов, в древесной сфере сада, где столько прыти в каменных конях, где мнилось укрощенье этой прыти наивному предшествию меня, который уж никак не укротитель, где влажны сквозняки, где бег минут всегда замедлен, кажется, на йоту… Из быта, из тщеты, из тесных пут опять творю иллюзию полета. Пусть хмурым Богом всё предрешено, такая легкость в сердце, отчего-то. Сын тормошит: слетаем, пап, в кино. И мы летим… Иллюзия полёта…
Лилианна: И он оставил нам крылья! – хочется воскликнуть мне и, наверное, впервые завершить беседу не точкой, не многоточием, а восклицательным знаком напополам с сожалением, ведь я уже всё это прочла и как будто высветилась надпись «The End», теперь и вы прочли, и сами решите: иллюзия то была или же бесстрашное парение где-то на запредельной высоте!
Олежка, стихотворения, конечно, помню и люблю. А вот беседу прочитал с большим интересом. Нашёл много созвучного. Полностью согласен с тобой в определении "поэта". Особенно выделю: "Потому и поэт для меня – это человек, обнаруживающий в себе упомянутое нечто. Он может так и не написать в своей жизни ни единого стихотворения". О версификаторах разговор особый. Они тоже разные. А я бы с удовольствием поделился здесь своей статьёй о ментальности в твоих стихотворениях и стихотворениях Гофайзена. Только, думаю, технически это не получится. Да и раздела соответствующего нет.
Большое спасибо «Хозяйке» этого дома!
Лилианна, а может действительно подумать над разделом критики и т. п.? А. Карпенко, думаю, с удовольствием поделится своими соображениями. Да и другие тоже.
И снова с удовольствием погрузился в атмосферу нашей Поэтической Гостиной... Спасибо Лилианне за уют и замечательное интервью... Спасибо Олегу за мудрость, юмор и искренность... И конечно же за стихи!... Скажу честно - знакомство с творчеством Олега стало для меня настоящим открытием, первым светлым лучом в новом году...
Я же говорил, что поэтическая гостиная - это классная, душевная и даже полезная штука (прошу простить за практическое звучание слова "полезность" Даже не знаю, что больше понравилось - вступление, стихи Олега или разговор Лили с Олегом.... Вот что, кстати, вспомнилось (или не кстати ) из г-на Набокова, в те времена, когда он назывался еще г-ном Сириным...Это к вопросу о времени, о вечности и о возрасте некоторых авторов... "... Мне думается, что в этом смысл писательского творчества: изображать обыкновенные вещи так, как они отразятся в ласковых зеркалах будущих времен, находить в них ту благоуханную нежность, которую почуют только наши потомки в те далекие дни, когда всякая мелочь нашего обихода станет сама по себе прекрасной и праздничной, - в те дни, когда человек, надевший самый простенький сегодняшний пиджачок, будет уже наряжен для изысканного маскарада...." Не совсем уверен, что именно эти слова подходят, но все-таки.... А стихи отменные - и звук и смысл....И особенно близким мне аукнулись и откликнулись - картинки о маленьких провинциальных городках, о "боге из машины", который вовремя появляется и спасает нас и еще та особенная русская попытка пути....Да нет, не попытка, конечно, а именно - путь и размышления о пути русского человека.... Спасибо, Ребят(ы)
Хороши стихи - очень плотная и ёмкая строка. Вступительное Слово и Диалог тоже заслуживают внимательного прочтения. Спасибо, ребятки! Получила большое удовольствие! Счастья и творческого неиссякаемого вдохновения! С седечным вниманием, Татьяна Аркадьевна.
"Время – нечто в тебе, а не что-то и где-то ещё"(с)Олег Горшков
Размах эмоций (с) действительно случился, я, признаться, подзабыл, когда в последний раз получал такое удовольствие и испытывал такое эмоциональное удовлетворение. Подборка стихов внушает доверие сразу же, а интервью - подчёркивает его жирной чертой дважды. Олег, Вы, как автор, - достойны самых положительных откликов, а интервью - настолько тщательно и внятно исполнено, что мои Вам обоим благодарности. С большим уважением, Майский
всегда иду в очередной том с предвкушением чего-то нового, интересного, запредельного... вот и сегодня мой натуриус остался довольным и очарованным Олег, замечательные сюжетные стихи, хочется перечитывать, чтобы не дай бог, что-нибудь не пропустить, уловить каждую детальку, строчку, образ, посыл... спасибо!
Лилианна! (молча восхищаюсь: за проделанную работу, вкус, чувство...)
Олежка, с удовольствием прочла твои ответы. Мне близко и созвучно твое отношение в Слову, пониманию поэзии. Твои стихи для меня - камертон, по которому я многое сверяю. А Сеть для меня - еще и возможность обрести друзей и единомышленников, найти людей, общение с которыми для меня - праздник. Спасибо тебе за стихи, за доставленные ими минуты радости. А Ли спасибо за прекрасные вопросы, за ссылку на эту страничку. Добра и вдохновения вам. Сердечно, я
