Поэт — художник, а художник — поэт. Фальшь в слове так же неприятно царапает, как и фальшь в цвете, но где здесь эталоны, спросите вы? Где ориентиры и примеры для сверки и сопоставления? В том-то и дело, что их, как таковых, — нет, странно предъявлять претензии к слуху, к видению, к воображению.
Мерилом может быть ваша душа, ваша способность к восприятию, к пониманию, и надо ли удивляться, если художник только улыбается на ваши «зачем» и «почему»? Вы пробовали спрашивать дождь зачем он идёт? Или звёзды — зачем они светят?
..
«Писать стихи», «писать картины», кроме глагола, эти действия роднит ещё многое и многое.
Почему белизна листа или холста столь же притягивает, сколь и — страшит, порой?
С одной стороны, белое и нетронутое — простор для воображения, размах для вдохновения, а с другой — опасность показаться недостоверным, недостаточно точным, слишком эмоциональным, не в меру сюрреалистичным и тому подобное.., но не писать — невозможно, что ж, остаётся два варианта: заполнить этот лист в соответствии с общепринятыми правилами, законами жанра, века, сезона или же — без оглядки на что-либо — гнуть свою линию, сочетая несочетаемое и сталкивая лоб в лоб то, что, казалось бы, столкнуть не представлялось возможным;
выбирая второе, сознательно исключаешь позицию «нравиться всем».
***
Уже не встретишь в просеке
Ни ягод, ни гриба.
И лес — пустой и брошенный,
Как старый барабан.
Холодная, тяжёлая
Последняя роса.
Серебряные жёлуди
Роняют небеса.
Часы застыли в темени,
Не спущена стрела.
Теперь они — без времени,
А сердце — без угла.
Уйти куда-то хочется
Под именем Никто.
Пусть дождь кудахчет кочетом.
С кренящихся шестов,
Пусть гром свинцовой палицей
Колотит по камням,
Пусть всё здесь продолжается!
Но только без меня.
И в путь — за трясогузками
За птицами — на юг.
Душа моя, ты — русская.
Не враг мне и не друг.
Ты в зное ждёшь поветрия
Видать, сама — с душой.
Иди за неизведанным!..
А я домой пошёл.
_______
Прощай, моя скиталица.
Увидимся к весне.
Как без тебя мне маяться?
Да, так же, как и всем.
***
Луна с лимонным фонарём прошла себя наполовину,
Мерцает ртутью водоём, и эхо дразнит лягушат,
А вдоль дороги ветрецы висят на ржавых крестовинах.
Истошно воет чёрный лес, свой хвост оранжевый поджав.
В такую мрачь — в такую ночь скитался маленьким Бодлером,
Мне было около восьми, но я уже подсел на сплин.
В покои скотного двора плелись рогатые химеры,
В полях чернели пауки сельскохозяйственных машин,
И я из дома убегал. Во тьме качался на качелях.
Рогаткой наглым фонарям подбил лиловые глаза.
Сухие травы, в стог сойдясь, напоминали птичий череп.
Июль, закатанный в рулон, желтел, как старый пармезан.
Как всякий истовый птенец, я жил предчувствием полёта.
В стеклянной банке светлячков тащил в панельное гнездо,
А днём осенним у ручья гордился выструганным флотом,
Где над флотилией сучков вершил свой маленький Содом.
Я задирался пред прудом, что на блесну поймаю щуку,
Добыв корягу, говорил, что это — рыба увела,
И узнавал последний дождь по специфическому стуку,
И замерзала до бела его холодная стрела.
Когда ходили по грибы, то вербовал в корзину листья.
— Ну, мама, чем не урожай?
— Ты, что, не понял? Выгружай...
Порой — по праздникам большим — я подавался в гуманисты
И, как советский патриот, предпочитал техасский джаз.
А ночью, стоя у окна, как у большого кинескопа,
Под шум калино-кинолент хотел понять сценарный ход,
Но не разгадан был сюжет, и почерневший аэробус
Строкой воздушной обделял мой поэтический блокнот.
Да, я писал, чтоб не писать. Всё по стандарту: «Люди слепы...».
С карандашом — как нагишом. «Нет, я не этот, я — другой...».
И мой — ещё сырой — мирок развешан был на хлипких скрепках,
Тетрадь, выслушивая речь, мою высушивала боль.
Мне открывалась правда До, но ощутимой стала в После,
Что суша вышла из воды, что пепел вырос из огня,
Раз существует ось Земли, то и во мне сокрыто осью
Кипящий центр-эпицентр — сосредоточие меня.
Я отрекался оттого, что наше время предложило,
Я не скормил мозг «МузТВ» по наставлению Лавэ
И написал, что этот мир — машина, съевшая машину,
Так, к удивлению людей, во мне рождался человек...
Я захотел переводить на свой графито-карандашный
И диалект холодных рек, и скоростной язык грозы.
И с белоснежностью листа не раз сходился в рукопашной,
Пытаясь вычертить маршрут неуловимой стрекозы...
_______
Гнала строфа. Всю ночь не спал. Опять отброшу одеяло.
И — как в колодезную тьму — смотрю в безбрежное окно,
Чтоб погадать на облаках, что мне под небом предстояло:
Куда брести и с кем цвести, сжимая мраморный блокнот.
***
Я часто думаю, зачем даны слова,
Они — не музыка, но музыке — собратья.
В сырой безбрежности — глухие острова
На теле истины заплатки, но не платья.
Как беспросветное шептание слепых,
В них та же тьма — в преданиях о свете,
И лишь предчувствие стопой иной тропы.
Еда раба, привязанная к плети.
Ты много выведал в строении миров?
Eсть буквы ясеня, есть азбука сирени.
Скажи, как выразить моря без островов?
Простор — без воздуха, вершину — без ступени.
...
Сказать вдольсловием, предсловием — мечты.
Ты явишь тайное, тем сокрушая тайну.
_______
Стоишь с резцом у титанической плиты,
Желая музыкой понять доочертанья.
***
Хлад в лугах. Роса отяжелела.
Спи да спи, печальная дорога.
Пролегли оранжевым ожогом
Тишь и хмарь осеннего предела.
Никуда не ходит разнотравье —
Всеми косами на свете позабыто.
Дерева, похожие на камни,
Пережили спелые зениты.
Старый пруд цепляется за ивы —
Тонет он. Темнеет во глубинах.
На него с угрюмого обрыва
Смотрят клён и чахлая рябина.
Значит, всё... Пора остановиться
Нам с тобой, стезя за перелесок.
Замертво упали медуницы.
Хлад в лугах. Искристое железо.
Провести кривую под сезоном:
Край, мой край. Глухие километры...
_______
Высь молчит, но ведает ответы:
Кто и с чем уйдёт за горизонты.
***
И грозди раздумий, и кроны в медовой тревоге —
И осень настанет, и больше не выйдешь из дома.
И нет отражений на кончике тех камертонов,
Которые были мерилом для всех, но не многих...
И маленький мальчик, пускающий в лужах ковчеги,
Вдруг спросит совета — куда уводить караваны.
Такой же искатель — паломник рубиновой Мекки,
Идущий за блеском осеннего халколивана.
Не выдай секрета, что в книгах — бездонные бреши.
Пускай он поверит, что дальше — стена горизонта.
Что правда бессмертна, что все возвращаются с фронта —
Пускай он поверит. Пусть станет последней надеждой.
...
Свинцовое небо сожмёт и к постели придавит.
Лежи махаоном и снова вынашивай кокон.
И высохнут соки, но ветви закончишь плодами.
Никто не узнает, что завтра — начало Потопа.
Но ветхий кораблик, проросший в столетнее древо,
Окажется снова в руках, переживших терновник.
_______
Постой со мной, мальчик...
Свети со мной у изголовья...
И сделай всё то, что когда-то,
Тот мальчик не сделал.
***
Собиратель листвы,
Ты спускаешься долом
Там, где роща — колчан золотого монгола,
Где под каждой стрелой полегли твои братья.
Это — бой над собой... Но ты жив, Собиратель.
Ты простился с войной за бетонное лоно,
Стали домом тебе то — трава, то — солома.
Отряхнулся от снов тёмной зоны комфорта
И ушёл за рекой по прозрачным аортам.
...
Собери времена на забытых погостах,
Ибо их имена будут втоптаны в звёзды.
Тех, кто брал без часов неприступное время,
Кто весной умирал на руках у сирени.
И пускай на Земле только Видящий вспомнит,
Отчего так блестят поднебесные комья.
И уйдёт за собой из центрального гетто,
Продолжая полёт сквозь тела и предметы.
______
Он не скажет ответ, он не вымолвит истин.
Чтобы стать — как и ты — Собирателем листьев,
Потому что листва — как безмолвье монаха —
Если с древа сорвать —
Осыпается прахом.
***
Вот и кончился миг...
Мы подводим итоги секунды.
Сколько было всего в нашей вечности в миниатюре:
И стилет стрекозы, разрезающей воздух над клумбой,
И подрамник окна, окрылённый атласной фактурой.
В тополиных снегах застывали соборами лица.
Разбивался бокал — замирал мириадами блёсток.
И тянулась рука до руки бесконечным вопросом,
Не умея смолчать, вне желания остановиться.
Светел каменный сад, он — движение белого тигра.
Строем алых скульптур изогнулись плодовые девы.
Что успел я сказать в этом море медлительных микро?
Вот и кончился миг... Вместе с ним — и Тамара, и Демон.
Пальцы выбил рояль, и звенит обнажённая нота,
Наполняя листву то ли сном, то ли музыкой ветра.
За мгновением тем у часов — есть иные синоды...
Но тянулась рука до руки бесконечным ответом.
_______
Вот и кончился миг...
Поминай его Имя не в суе...
Вот и кончился мир, и полёт тополиного снега.
Только помни о том, что любовь — это то, что танцует.
Так кружили тогда — в том мгновении —
Два человека.
***
От какофонии земной укрылась маленькая флейта —
Она уехала за шум, нашла забытую лачугу,
Где развивала по ночам свою самшитовую чуткость
То к полушёпоту листвы, то — к переливам канарейки.
В её друзьях был старый мяч. Они встречались под кроватью.
Твердил прыгучий в темноте, что движут всем законы Сферы.
И флейта пела для него о мирозданье за портьерой
И ощущала — в этот круг уже не выскочит приятель...
..
Так вырастала красота, не понимающая кромки —
Внизу ни ноты не сказав, но договаривая выше.
Опровергая глухоту слезой таинственной и звонкой,
Парила тросточкой весны над ураганом барбариса,
И пусть бывало тяжело, и пробегал мороз по граням,
Но лучше — в соло дозвенеть, чем быть молчанием в оркестре.
_______
А где-то громко шла война... Сидели звуки под арестом,
Без прав на музыку свою и разговор на филигранном.
***
Пусть даже так — сидеть в пяти стенах,
Грядой лица к четвёртой прирастая,
Когда моя мелодия больна
Весенними надрезами проталин.
Несёт грозу на сумрачном плече
Глашатай трав из рода мандрагоры.
Понять апрель: симфонию грачей,
Табун воды на шиферном предгорье.
Я чую лёгкими, что мне не додышать,
И воздух — маленький на улице огромной.
Проспект — ментоловый,
В парадной — черемша
Цветут уезжими косматые перроны
…
Поедем за город, пока не расцвело.
Христовой щедростью придуманы попутки.
Плывут над далями воздушные батуты.
В иллюминаторах мелькает бурелом.
Мы выйдем в сумерках
И выбросим часы,
Без них запомнится,
Что в старости — к Сварогу.
За диаграммами еловой полосы
Весна бескрайняя вставала из сугроба.
Фантасмагорией двенадцати Дали
Она ступала по залесью миражами
И стан — фарфоровый,
И губы — ванилин...
Весна желанная,
Ты всё преображала.
…
Пусть будут все — немного не в себе:
Никто не спит меж будущим и прошлым.
_______
Напоминает девственный мольберт,
Что воздух — есть,
А, значит, — есть художник.
Стихотворения в аудио формате
Лилианна:
Я, если честно, сбилась со счёту — сколько раз приглашала тебя в Гостиную, но, зато, лишний раз убедилась в том, что всё что ни делается — к лучшему. За то время, что ты раздумывал, написались новые стихотворения, открылись иные горизонты в творчестве, появился на свет сборник «Mirrorium», в общем, много чего случилось, о чём хочется поговорить.
Здравствуй, Руслан.
Руслан:
Здравствуй, Лилианна. Для меня большая честь — побывать в твоей гостиной. И дело совсем не в нашем личном знакомстве, а в том, что приглашаемые тобой авторы — настоящие. Каждый — мир. И я не пропускаю новых публикаций, зачастую, они открывают новые имена.
Лилианна:
Я рада, что ты — в числе читателей «Verbatim», так как знаю, что читатель ты — крайне разборчивый. Чем тебя может заинтересовать автор? Ты ищешь созвучий или, наоборот, — взглядов, противоположных твоим?
Руслан:
Ищу правды. Иногда, как подтверждение чему-то, иногда, как — сомнение, что она есть у меня самого. Ищу даже не стихи, а — впечатление. Не столь важен размер и рифмы, главное — мысль и чувство. Заинтриговать меня можно только служением высокому. Если автор не совпадает со своими стихами, если его позиции лживы, то я не буду его читать, как бы красиво он ни писал.
Да, в начале «жаждешь красивостей», а потом хочется просто поговорить заочно, сквозь стихи, о жизни, о понимании её.
А ещё — в авторе должно быть сомнение;
тон назидательный, нравоучительный — не приемлю, все озарения и снисхождения до.., преподнесённые исключительно «делай так, а не иначе» воспринимаю как глупость, как попытку избежать вопросов к самим себе.
Лилианна:
А что означает твоё «не совпадает со своими стихами», Руслан? Расскажи поподробнее.
Руслан:
Для меня творчество художника и сам художник — неразрывное. Я допускаю ЛГ, но мне чуждо, когда автор списывает свои тайные фантазмы, свои потаённые желания на лирического героя. Проще говоря, добро должно побеждать зло, ведь само понимание ЛГ — вещь близкая к театру. Это образ, а, значит, надо понимать к чему могут привести сюжетные линии;
когда человек откровенно фальшивит, когда он не верит сам в озвученные идеалы, то в нём нет художника.
Лилианна:
А простота сюжета — это хорошо или плохо? — Солнце светит, дождь идёт, снег тает; правда — предсказуема, ложь — витиевата, как достичь баланса красоты и правды, ведь, если я тебя правильно понимаю, ты и сам стремишься быть больше художником, чем поэтом?
Руслан:
Хороший вопрос. Ты упомянула простоту в повествовании, но мне видится, что это и есть — баланс или равнозначное всего в этом мире;
что травы — не хуже людей, что деревья — не менее важны, чем политика государства, чем революция в Ливии, например.
И я ищу эти таинственные точки, пытаюсь ощущать пульс всего — это осознание того, что нет второстепенного. Желаешь ли ты идти ручьём или тебе нужна вся река — всё дело в выбираемом потоке.
Никуда не стремлюсь, было время — стремился, а, оказывается, всё здесь. Падаешь в траву и видишь — всё здесь. Это было, это есть, это останется.
Да, я — скорее, художник. У поэтов, как я заметил, другие подходы, а для меня важнейший — визуализация.
Лилианна:
Твой голос для тебя самого — инструмент? Он в визуализационных моментах помогает?
Руслан:
Мне хочется создавать миры. И моё обращение к аудиовозможностям — от тесноты в себе.
Люблю ощущать, как постепенно вырисовывается контур, затем появляются вещи, люди, города, голоса.
Нравится режиссура. Само ощущение, что ещё не созданное — хрупко. Я могу заниматься режиссурой часами, лишь бы был материал. Аудиоспектакль — вот то, к чему я стремлюсь в прочтении стихов. Нет ни желания выделиться, ни попытки что-то доказать, есть — творческое противоречие с собой. Мне сложно переслушивать что-то, кажется потом, что можно было и точнее, и выше, и прозрачнее.
Лилианна:
Да, твоя самокритичность и требования к другим — всегда были примерно на одном уровне. А давай теперь нарисуем портрет идеального твоего Читателя, твоего Слушателя,
ты в курсе, что многие считают тебя высокомерным в общении?
Руслан:
Ну вот, это уже интересно — в кустах твоей гостиной припрятан не только рояль, но и — электрический стул. Мой идеальный читатель — он со мной практически не общается — в этом нет смысла, все мои мысли и чувства — в стихах. Чего-то ещё — в дополнение к ним — он не услышит.
И я — не высокомерен, просто, считаю искусство храмом и не люблю гоготать в его чертогах.
Знаешь, только сейчас задумался — «мой» Читатель. Нет, там нет «мой». Он — Читатель, личность, и мне даже приятно быть для него «мертвецом», книгой в библиотеке.
Лилианна:
Рояль — чёрный, идеально настроенный, стул — очень удобный, кстати (я забочусь о своих гостях). Неужели читательский отклик не способен тебя тронуть, порадовать, согреть? Припомни, пожалуйста, хотя бы один такой случай.
Руслан:
Наверное, немного другое здесь, не радость, а понимание, что не сошёл с пути, что небо — не стало меньше. Так приветствует один пилигрим другого в долгой дороге: разошлись молча, но сердце согрело то, что ты всё-таки не один.
К «спасибам» не от души абсолютно равнодушен и легко обошёлся бы без них.
Главное — помнить о сути. Всегда, всюду, каждый миг, чтобы потом, не лукавя, сказать: «Мои стихи — это я».
Лилианна:
Наша беседа — редкий случай тебя разговорить и — совсем редчайший — получить от тебя ответ на заданный вопрос. Тебя упрекают за архаизмы в стихах, за словотворчество и чрезмерную насыщенность образами на единицу стихотворения, за неправильное употребление местоимения Её, которое, на самом деле, является именем собственным, и т.д. Так вот, Руслан, не прошу всего этого пояснять, мой вопрос о другом: надо ли? «Пояснять стихи» — какие мысли у тебя на этот счёт?
Руслан:
Стихи либо понимаемы другими, либо — непонимаемы. Пояснять — следовать законам уже других миров. Кисть художника — как мечта, мечта настоящая, недостижимая, по сути, но с возможностью вечного приближения. Порой, мы зарываемся в канву, забывая, что даже старое — когда-то — было новым. И, если кому-то видится перенасыщенность, то, может быть, стоит задуматься не о картине, а о взгляде, который эту картину изучает? Заметь, все толковые книги — обращение автора к самому себе, потому что творчество — диалог с собой. За всеми «Я — Вы», времени нет, так я считаю.
Лилианна:
Ты произнёс — «толковые книги», назови тогда несколько авторов, которые, по твоему мнению создали такие книги?
Руслан:
Бунин, Гёте, Гессе, Сартр, Камю.
Лилианна:
А есть произведение, которое тебя восхищает недосягаемостью своей по уровню воплощения авторских идей и силы воздействия?
Руслан:
Безусловно, их даже несколько:
Бунин «Жизнь Арсеньева»,
Экзюпери «Планета людей»,
Брэдбери «Вино из одуванчиков».
Лилианна:
Ты и твой творческий псевдоним, расскажи о нём, можно ли и нужно ли здесь разделять?
Руслан:
Мне, в своё время, захотелось начать с нуля, проследить за тем, как бесплотное обретает плоть и душу. Не было даже такого словосочетания «Лилай Интуэри» (intueri с латинского — пристально вглядываться), а теперь всё иначе.
Разделять не надо, но стоит понять, что Лилай Интуэри — моя квинтэссенция.
Лилианна:
Знаю, что ты никогда не прячешь своего настоящего имени от читателей, а что ощутил, когда взял в руки сборник «Mirrorium», изданный под псевдонимом?
Руслан:
Это было странное, но радостное чувство — взглянуть на ту реальность, что сам, порой, считаешь мифом. Это вдохновляет. И ещё — это даже не псевдоним, а я — вне бытового. Вне бессмысленных дней, которые бывают у каждого. Я — от и до, без заминок на суету.
Лилианна:
Радуюсь вместе с тобой, Руслан, скажи, насколько ты зависим от Вдохновения?
Руслан:
Не хочется терять это особое состояние сознания. Когда вокруг роятся цифры, знаки, что-то совсем чужое и ненужное, ты вдруг ощущаешь легкий весенний ветер. Он — прост и чист. Это — Вдохновение. Первой мыслью при его появлении — «зачем я придумывал что-то, ведь всё, на самом деле, просто».
Могу ли жить без вдохновения? Нет. Мне необходимы это состояние, эта энергия, которая способна воплощаться в чём угодно.
Лилианна:
Действительно, это твоё «в чём угодно», включает в себя звукорежиссуру, разработку и воплощение дизайнерских идей, создание страниц, вебсайтов и ещё многое и многое другое, даже «Verbatim» обязан тебе своим обликом. Это тоже творчество для тебя?
Ты делишь свою жизнь на моменты творческие и на то, что вне их?
Руслан:
Моё творчество, скорее — память. Фотографии ощущений. Да, делю. Если нет ощущения внутреннего полета, то — жизнь скучна и однообразна. Особый полёт, когда вокруг тебя только то, что тебе нужно на самом деле. Тогда всё — вдохновение: равновесие, дом, тихий вечер.
Лилианна:
Ты был бы более счастлив, если бы имел возможность достигать гармонии, равновесия чаще, чем теперь?
Руслан:
Дивные ощущения ты вызываешь этими вопросами. Спрашиваю себя: «Если моя цель — гармония, то не означает ли это некую статичность, остановку?» И — сам не знаю, что ответить, но у меня есть вера в то, что эта достигнутая гармония откроет ещё более тонкую связь всего в этом мире.
Люблю движение, вот и в стихах тоже — всё движется. Может, я ищу гармонию движения?
Лилианна:
Ты меня спрашиваешь? — Может быть. (улыбаюсь)
На самом деле, искать вопросы именно для тебя — сложно, ты на многие из них уже ответил в своих стихах.
Руслан, произнеси вслух: «Я — русский», что ощущаешь, говоря эти слова?
Руслан:
Ощущаю гордость, думаю о величии нашей страны, о её огромном культурном наследии, но никогда не отделяю — даже редкой мыслью — Россию от всего мира. Она — великий синтезатор. Вулкан, переплавляющий тысячи веяний, мыслей, идей, при этом, порождающий принципиально новое.
Лилианна:
А при словосочетании «малая родина», что в первую очередь возникает в сознании твоём?
Руслан:
Возникает чувство чего-то убогого — это именно о словосочетании «малая родина». Есть дом, в котором вырос, а вокруг — было и есть всё остальное; всегда ощущал, что за горизонтом — другой горизонт. Вдали от дома — тоскую только по дому, но не по родным краям. Мне всюду нравилось и нравится.
Лилианна:
А теперь штрихи к твоему портрету, отвечай, пожалуйста, односложно.
Черты характера, которые ты особенно не любишь в себе?
— Забывчивость, рассеянность, заносчивость.
Черты, которые ты обязательно замечаешь в характере других, за которые, собственно, и ценишь окружающих?
— Аскетичность, целеустремленность (не бытовая), самобытность, независимость.
Чему тебе хотелось бы научиться?
— Пониманию всего живого.
Чего, по-твоему, не достаёт современной поэзии?
— Ощущения, что она — вне времени.
Что тебе необходимо совершить (совершать), чтобы ощущать в себе счастье творческое?
— Подвиг, как минимум. Покорить новую вершину.
В твоих краях весна только-только расцветает, с чем она ассоциируется у тебя?
— С началом нового года.
Сложно было отвечать на мои вопросы и есть ли что-то, о чём я не спросила, а ответить хотелось?
— Было легко. Да, есть такой вопрос, ты не спросила: зачем мы создаем что-то?
Лилианна:
Спрашиваю (спасибо за подсказку), отвечай теперь.
Руслан:
Отвечаю: не знаю. И, уверяю тебя, более конкретного ответа ты не услышишь (улыбается).
Лилианна:
Поверю тебе на слово, по крайней мере, теперь знаю, что отвечу тебе на очередное «Зачем ты пишешь?».
Пожелаешь что-нибудь всем, кто только что дочитал нашу с тобой беседу?
Руслан:
С радостью и с присущим мне пафосом желаю всем познать себя не до конца, оставить что-то вдалеке, где-то не досмотреть, в чем-то не додышать, чтобы предвкушать новые ощущения в каждом новом дне.
Лилианна:
Спасибо, Руслан, за пожелания, в свою очередь, желаю тебе новых свершений, понимающих читателей, вдохновения и счастья.
P.S.
Лилианна:
Спасибо всем, кто был с нами и прочёл до конца. Не за горами — новая встреча.
В качестве бонуса и послесловия к этой — небольшая словозарисовка от Руслана или Лилая — называйте, как хотите.
***
Это тише воды.
Это ниже травы.
Это полем идёшь.
Это воздух взаймы.
Это в тленной листве —
Очищающий дым.
Это встал и сказал —
Я родился другим.
Так выходят в июнь,
Возвращаясь к зиме.
Это если как все,
Отвечаешь — не мне.
Это степь в голове.
Это в горле — весна.
_______
Это можно согнуть,
Но нельзя поломать.
© «Verbatim» (Поэтическая Гостиная), Март, 2011
|
